Но в последнее время наши с ним отношения вошли в жёсткое кризисное пике. И я даже не то что не могу его писать дальше - я не уверена, стоит ли это делать вообще.
Так что.. Решила отдать на суд общественности первую главу - это первые 15 страниц.
Если общественность меня не запинает - надеюсь, это придаст мне бодрости хд
Если запинает - ну, значит, не судьба ему жить.. Уйдёт в ящик стола пылиться.
Это, кстати, не значит, что я жду только восторженных отзывов и не хочу видеть критику - напротив, критика очень даже приветствуется.
Короче.
Название: Перед рассветом.
Автор: ~dark_rose_for_elven_king~
Пейринг: главный - Мёнсу/Сонджон, потом, возможно, появятся побочные
Персонажи: Ухён, Сонгю
Рейтинг: в проекции - NC-17
Жанр: АУ (антиутопия, фэнтези, как угодно), драма и хрен знает, что ещё
Размер: в проекции - макси
Предупреждение: рабочее тут не только название, но и шапка фика: точный жанр, дисклеймер, бета и саммари придут позже, если фик таки будет дописан. И, да, по мотивам клипа Infinite - Before the Dawn.
Глава 1 - 'Something goes the wrong way'
1.Something goes the wrong way.
Холод. Руки лежат ладонями вниз, и кожа чувствует холод металла, он проникает в каждую клеточку через кончики пальцев и стремится куда-то вверх, к запястьям. Он невольно шевелит кистями, словно стараясь понять, не примёрз ли он вообще, как ребёнок языком на морозе в наивной вере, что железка имеет вкус.
И тут же пространство вокруг наполняется звуками – шорохами и несколькими одновременными вздохами, и ему отчего-то кажется, что это вздохи облегчения.
- Слава Богу, - произносит чей-то голос, подтверждая его догадку. – Не угробили…
Он открывает глаза. Из постепенно рассеивающейся бурой дымки выплывают незнакомые лица, они над ним: три штуки, по одному справа и слева и ещё одно – сверху. Для только что очнувшегося сознания это как-то слишком, и он зажмуривается, надеясь, что они всё же возымеют совесть и выстроятся в ровный рядочек с какой-нибудь одной стороны, когда он откроет глаза в следующий раз.
Видимо, это он делает зря, звуков и шорохов становится больше, кто-то тормошит его за плечо, и чей-то голос, уже другой, не тот, что прежде, встревоженно спрашивает:
- Эль, ты чего, эй?
И вот тут он начинает подозревать, что что-то не так. Что-то совсем, совсем не так.
Во-первых, этот парень, кто бы он ни был, знает его – раз зовёт по имени.
А во-вторых.. его, что, правда, зовут Эль? А если не Эль, то как тогда?..
Он не может вспомнить и с поразительной ясностью и спокойствием понимает – дело труба. А раз так, то терять ему нечего. Он открывает один глаз, выбирает для фокусирования то лицо, что ближе к нему, и вежливо интересуется:
- Мы знакомы?
Лицо, на котором он остановил свой выбор, меняется в себе; вокруг наступает гробовая тишина.
Затем обладатель лица всё же находит в себе силы задать вопрос, который, это видно так ясно, ему совсем не хочется задавать.
- Ты не шутишь, да? – его голос хриплый, и названный Элем не может точно сказать, он ли говорил с ним до этого. Этот вопрос не нужен на самом деле, потому что, глядя в глаза напротив, Эль видит – спрашивающий уже знает ответ. Но их же трое, и потому для оснастки он всё же отвечает, предельно спокойно, насколько спокойно может прозвучать совсем короткое слово:
- Нет.
- Твою мать, - спустя какую-то секунду констатирует одно из лиц, а тот, кто спрашивал, выпадает из кадра, после чего там же, за пределами видимости Эля, раздаётся звук, характерный для удара по чему-то железному и пустому.
Сам же Эль решает, что ему всё же совсем неудобно лежать на чём-то гладком и твёрдом и решает сменить своё положение на сидячее, в чём и преуспевает, хоть и не сразу. Покачнувшись и вцепившись рукой в то, что служило ему ложем, он садится, по пути опознавая в своём сидении обычную каталку, из тех.. да, которые бывают в моргах. Обозревая уже двумя глазами и более прояснившимся зрением окружающее пространство, он пытается сделать хоть какие-то выводы относительно того, где он находится. И с кем. Хотя это уже второй вопрос, а третьим – кто он сам-то такой – он вообще решает пока не задаваться. Его душевное спокойствие, покамест не покинувшее его даже после такого странного открытия, как обнаружение потери личности, ему вполне нравится – и спугнуть его нагнетанием было бы непозволительной глупостью.
Помещение, где ему, кажется, что посчастливилось очнуться, можно определить как подвальное – во всяком случае, очень на то похоже. Никаких окон, стены – голый бетон, возле них – вперемешку груды различного металлолома. Каталки, подобно той, на которой он сейчас сидит, металлические контейнеры, неопознанные куски железа самых причудливых форм – в общем, полное многообразие вещей, способных внести ясность в происхождение того недавнего звука. Тем более что один из присутствующих, Лицо №1, как мысленно его окрестил Эль, и стоит как раз напротив одного из таких пустых контейнеров; наверняка пнул со злости, вот и вся отгадка. Ещё двое, Лица № 2 и 3, которые Эль видел лишь расплывчато, а теперь силится разглядеть в тусклом освещении, вот они, совсем рядом: худой высокий мужчина со спутанными волосами и признаками усов и бородки на усталом лице и ещё один, рост не понять, сидит на корточках, опустив руки и уперев взгляд в пол. Заметив, что Эль смотрит на него, сидящий поднимает голову и улыбается ему; эта улыбка выходит довольно жалкой, но Эль всё равно улыбается в ответ, немного скованно – он понятия не имеет, кто это, и какие у них могли быть отношения раньше.. если были.. но остальные, кажется, вовсе про него забыли, и он начинает чувствовать себя неудавшимся результатом эксперимента, который расстроил учёных и скоро будет выброшен на свалку радио отходов. Возможно, так оно и есть. Нельзя сбрасывать со счетов любые варианты, тем более, когда сам ничего не можешь с точностью утверждать.
Сидящий ловит его улыбку, поднимается с корточек и подходит к нему, замирая на секунду где-то на расстоянии метра, будто боясь, что Эль может вдруг наброситься на него, вглядывается ему в глаза, но затем лишь махает рукой, бормочет: «А, какого чёрта..» и опускается рядом с ним на каталку. Вздыхает и снова улыбается, будто это у него что-то вроде естественного состояния, потерянного лишь ненадолго вследствие шока.
- Значит, совсем не помнишь нас, да? – Эль решает промолчать: вопрос ведь больше похож на риторический, ясно же всё и так. Кажется, парень думает так же, потому что продолжает почти без паузы. – Задница ты всё-таки, Мёнсу..
- Так я всё же Эль или Мёнсу?
Парень хмыкает:
- По обстоятельствам. Элем ты сам назвался, так что к нам без претензий. А я Ухён, - он протягивает руку и, когда Эль пожимает её, снова улыбается, уже с каким-то оттенком неясной грусти: - Странно знакомиться снова.. Хотя, возможно, это у тебя временно..
- Да брось!
Голос неожиданно резко и гулко отдаётся в стенах, и Эль чуть вздрагивает, оборачиваясь. Это тот самый.. Лицо №1, и на лице у него уверенность, но вряд ли в чём-то хорошем – такая уверенность, что, скорее, на грани с отчаянием и на другой – с гневом. Упрямство, оно тоже там, и отчего-то оно очень гармонирует с формой, в которую одет парень. Тёмно-зелёная, явно военная..
- Ты правда думаешь, что это всё так просто сойдёт нам с рук? Что ему так просто сойдёт? – его слова разрезают воздух. – Ты правда надеешься, что всё обойдётся?
- Сонгю.. – тихо начинает Ухён, но тот уже подлетает к нему, опирается руками по обе стороны от него на каталку, и она чуть съезжает, скользя колёсиками по полу с неприятным скрежетом. Ухён не прячет взгляда, смотрит прямо этому Сонгю в глаза, спокойно, может, успокаивающе, но тот только выплёвывает с неожиданной злостью:
- Мы чуть его не убили, понимаешь?
И только тут Эль, наконец, видит в его лице то, что на самом деле и есть определяющее, главенствующее. Не упрямство, не злость, не отчаянье. Сонгю взволнован, перепуган до смерти – и этот страх, Элю сложно это принять, но, кажется, это страх за него. Сложно – потому что Эль ведь его даже не помнит..
- Не хочу вас расстраивать, но вы кое о чём забыли.. – скучающий голос настолько не вяжется с экспрессией сцены, которую он только что прервал, что кажется слуховой галлюцинацией.. одно мгновение. Во второе Ухён уже поворачивается к говорившему, тому самому лохматому высокому и, не отрываясь, смотрит на него, кажется, слишком долго.
А потом вдруг прерывисто вздыхает.
- Что? – спрашивает Сонгю, уже нормальным тоном, но с пробивающимися нотками волнения, словно чувствует очередную неприятность.
Теперь Ухён уже не смотрит ему в глаза, теперь он предпочитает разглядывать что-то очень интересное внизу: то ли пол, то ли свои ботинки, то ли ноги Сонгю.
- А то, - медленно начинает он, - что нам нужно выбрать.. кто скажет об этом Сонджону.
- Скажет мне что? – раздаётся откуда-то со стороны, где, по памяти Эля, он видел двери.
И по лицу Сонгю он понимает – это последнее, что он хотел услышать. И кого – тоже.
А потом, наконец, он переводит взгляд по направлению голоса, очень мягкого, слишком мягкого, если это парень. А это парень, хотя, возможно, Эль и усомнился бы – в другой ситуации, в той, где непонятное явление не было бы одето всё в ту же военную форму. Но оно одето именно в неё, так что нет возможности апеллировать к тщедушной (это видно даже отсюда) фигуре, светлым волосам и голосу и пытаться отнести его не к тому полу.
Сомнения отпадают насовсем, когда этот новый участник их драматического действа идёт к ним столь выверенным чётким и быстрым шагом, что нет больше никаких шансов счесть форму маскарадом. Сонджон, да?.. Эль щурит глаза, по мере приближения всё лучше и лучше стараясь выловить черты лица юноши: он впервые чувствует то, за что готов цепляться всеми силами – будто предчувствие дежавю...Слишком мягкое для мужчины лицо, да, но это будет заметно позже, если он, к примеру, улыбнётся, а сейчас брови нахмурены, скулы напряжены, а в глазах бушует пламя священного гнева – ни больше, ни меньше.. Знакомы? Да наверняка. Как и со всеми здесь. Или не как со всеми, раз дежавю так настойчиво топчется на пороге, просит, кричит, чтобы впустили, как будто он, Эль, имеет что-то против – смешное оно!
Пламенеющий взгляд в какой-то момент проходится и по нему, словно раскалённой кочергой, и даже, кажется, задерживается. А потом снова упирается в Сонгю – и Эль тому не завидует.
- Так что вы хотели мне сказать? – от коктейля напускного елея и пробивающейся стали становится не по себе. – Что вознамерились провести эксперимент («всё-таки эксперимент.. – проносится в голове у Эля), который был строжайше воспрещён вышестоящим?
- Тобой, - еле слышно фыркает Ухён.
- Что? – внимание Сонджона тут же переключается на него, и Ухён быстро мотает головой:
- Да нет, ничего.
- Да нет уж, говори!
Эль закатывает глаза. Диалог у них выходит в высшей степени занимательный.
- Ну хорошо, - Ухён чуть пожимает плечами и разводит руками: мол, сами попросили. – Будешь отрицать, что упёрся как баран в своё решение исключительно по личным мотивам?
Ещё за миг до взрыва Эль чувствует, что эта фраза была лишней. А дальше следует он – взрыв.
- Это никак не лишает меня ранга! – рявкает воздушное создание. – И тебя касается в последнюю очередь, Нам Ухён, понял?! Я вас к чертям расформирую, если вы ещё хоть раз попытаетесь провести..
- Мы уже, - и опять этот спокойный тембр вторгается в реальность так легко, что кажется противоестественным. Его не перебивает крик Сонджона, даже наоборот: тот вдруг запинается и замолкает, даже, кажется, забывает сделать вдох. И, не поворачиваясь к отделяющейся от стены тени, подходящей к нему сзади, выдыхает:
- Вы что?
Сонгю устало трёт переносицу и, не открывая глаз, едва слышно, но твёрдо произносит:
- Сонджон, мы провели эксперимент.
Тишина, наступающая после этого, практически оглушает, но Эль почти не обращает на неё внимания, ему куда хуже от того, как вдруг смотрит на него этот Сонджон, он предпочёл бы не заглядывать в широко распахнутые теперь глаза, которые вдруг пронзают его взглядом насквозь и продолжают, продолжают будто шпагой ворочать в ране – и Элю почти плохо от того, что он видит в них. Он не может понять, что именно, но от этого внутри будто всё сворачивается в один тугой узел, комок.
- Я.. я не верю, - шепчет Сонджон, по-прежнему не отрывая взора, препарируя им без скальпеля в поисках нужной истины.
Ухён рядом с Элем лишь пожимает плечами.
- Как хочешь, сам же видишь, что он живой.
Сонджон вдруг резко, смазанной линией подаётся вперёд, и рук Мёнсу, которые он держит сцеплёнными, вдруг касаются холодные, ледяные пальцы, и он едва не одёргивает руки, но это всего лишь мгновение – наступает другое, и ледяного касания будто и не было.
Зато на лице у Сонджона вдруг ярко, неожиданно, ошеломляюще расцветает абсолютно детская улыбка, и кажется внезапно, что он весь светится, и оттого – что ему не место в этой реальности, которая даже для парня без каких-либо воспоминаний о прошлом выглядит слишком мрачной.
И чем шире улыбка Сонджона, тем угрюмее становится Сонгю, закусывает губу, тем ниже опускает голову Ухён. И только Тень, наконец полностью отделившись от стены и теперь стоя совсем рядом с вышестоящим, переплетя руки на груди, сообщает с былой флегматичностью:
- Не спеши радоваться. Он чист, как белый лист, - Сонджон непонимающе смотрит на него, ещё улыбаясь, кажется, по инерции, но Тень лишь пожимает широкими плечами. – Спроси его, о чём угодно, или сразу начинай врать – всё равно он даже не знает кто ты.
- Ну почему же, - логично возражает Эль, старательно не смотря в глаза этому со всех сторон неправильному начальничку и при этом стараясь не прервать своё за ним наблюдение, - я знаю, что его зовут Сонджон и он ваш босс.
Улыбка замирает и тухнет, увядает почти мгновенно; в этот раз Эль мог бы не беспокоиться о прожигании взглядом, что ему так не понравилось: на его долю достаётся лишь совсем быстрый взгляд, после чего внимание Сонджона переключается на пол или, скорее, на какую-то неведомую пустоту. Затем он закрывает глаза и стоит так несколько томительно долгих секунд, чтобы потом, открыв их, снова явить в них непробиваемую сталь.
- Я даже не знаю, что вам сказать, - говорит он и чуть разводит руками, каким-то образом в этом скупом жесте выражая всё своё презрение.
- Скажи, что предупреждал, - хмыкает Тень, и тут, наконец, светловолосая кара небесная добирается и до него:
- Не делай вид, что ты тут не причём, - шипит она ему в лицо, снизу вверх по причине разности в росте. – Ты-то теперь можешь радоваться. Сложись всё так, как тебе того хотелось, удавиться хотелось бы тебе!
На лице Тени, впервые с того момента, как его может помнить Эль, появляется эмоция – ярость, крепко намешанная на боли. А Сонджон, лишь закончив последнее слово, тут же вылетает из помещения, не удостоив никого более даже взглядом.
Сонгю и Ухён синхронно подносят ладони ко лбам и вздыхают, Тень с некоторым усилием возвращает себе на лицо привычное уже выражение непричастности, а Эль осознает для себя свою новую небольшую проблему – но хоть она-то должна решаться просто?
- Ребята, - говорит он негромко, не решаясь так уж грубо нарушать драматичную атмосферу, - а у вас пожрать не найдётся?
И по тому треску, с которым эта атмосфера тут же лопается, по живописным лицам Ухёна и Сонгю и удивлению с большой буквы даже на лице Тени, он ясно понимает: а хрен, так просто она не решится..
***
Ухён уводит его подальше от Сонгю и Тени, которые смотрят на него такими глазами, будто видят призрака как минимум – или как будто жаждут препарировать на месте, Эль просто никак не может разобрать природу блеска в их глазах, но, на самом деле, он не уверен, что хочет знать. Особенно, если верный вариант всё-таки второй.
Ухён хватает его за руку, стаскивая с каталки, и, заверяя всех, что он сейчас быстро найдёт голодающему что-нибудь покушать, уводит прочь из помещения, которое и впрямь оказывается подвальным: они поднимаются по паре небольших лестниц и даже едут на лифте, чтобы в итоге оказаться там, куда так настойчиво вёл его Ухён. И, собственно, ничего такого особенного там нет – что-то вроде кухни на рабочем месте: мимо закутка из кухонных шкафчиков то и дело снуют какие-то люди. Узкий коридор, маленькие окна, выходящие на улицу, но находящиеся слишком высоко, чтобы разглядеть в них что-то, кроме тусклого света; Эль смотрит на попу Ухёна, роющегося в глубинах одного из шкафчиков и задаёт вопрос ей, за неимением перед собой лица:
- Что вас так удивило?
Шорох из шкафчика на мгновение затихает, чтобы затем продолжиться снова. Оттуда же раздаётся приглушённый голос Ухёна:
- По прогнозам.. не должен был.. да и с чего бы.. во, нашёл!
Он вылезает из шкафчика, пыльный, но гордый, сжимая в руках несколько консервных банок. Эль скептично поднимает бровь, но Ухён только потрясает одной из банок перед его носом:
- Ну ты чего, это вкусно, пальчики оближешь!
Проходящая мимо девушка чуть замедляет шаг, странно глядя на них, и Ухён тут же быстро бросает:
- Утилизация, - и лишь после этого девушка понимающе кивает и продолжает свой путь мимо.
- Ухён.. – медленно начинает Эль, надеясь, что хотя бы его тон подскажет парню, что неплохо бы кончать темнить, но броню Ухёна оказывается не так просто пробить: под пристальным взглядом Мёнсу он, ни капли не тушуясь и, более того, старательно не обращая внимания, продолжает поиски чего-то, нежно прижимая к груди найденные консервы и бормоча:
- Должна же здесь быть вилка? Или палочки..да хоть ложка.. и ещё пакет неплохо бы..
Эль наблюдает за ним с полминуты, после чего сдаётся, вздыхает и принимается помогать в поисках. Которые, в конце концов, увенчиваются успехом только в отношении пакета – с остальным им упорно не везёт, и Мёнсу хочется спросить, что же так пустынно на общественной кухне, но ему почему-то кажется, что Ухён всё равно ему не ответит, и потому он молчит.
А Ухён продолжает свою бурную деятельность: повесив пакет с консервами на сгиб локтя, он достаёт телефон и начинает активно по нему общаться, при этом уводя Эля всё дальше от кухонки вперёд по коридору. По пути он заглядывает почти в каждую комнату, если ему везёт на незапертую дверь, и каждый раз досадливо цокает.
- Нет, представляешь, кажется, вообще некуда приткнуться.. ага.. нет, и даже в 306 уже есть, вообще, как будто их больше Лилит не пугает! – он ржёт в трубку после какой-то ответной реплики собеседника, а потом довольно сообщает: – А ещё у нас даже вилки нет! Да, сэр! Так точно, неудачники, сээр! А может, я пока его к себе отвезу? – дальше на другом конце, видимо, либо долго говорят, либо думают и молчат, потому что Ухён тоже надолго замолкает и даже останавливается, дойдя до конца коридора, уходящего затем в другой поворот. А затем: - Нееет, ты шутишь?! Может, тогда.. да нет, конечно, но.. чёрт. Ладно. Понял. Давай..
Ухён защёлкивает телефон, убирает его обратно в карман и выглядит мрачнее прежнего. В смысле, просто мрачно, поскольку до этого он пребывал в состоянии, кажется, прямо противоположном. Хотя Эль не взялся бы утверждать с точностью – за это короткое время он уже успел понять, что улыбке этого парня не всегда стоит верить, ведь, кажется, он умеет прятать за ней практически всё. Даже странно, что сейчас не прячет – стоит, прислонившись к углу, трёт пальцами лоб и выглядит крайне раздосадованным.
- Что? – спрашивает Эль. Ухён поднимает на него взгляд и чуть кривит губы.
- Да вот.. Нам придётся зайти к Сонджону.
- Оу, - и это всё, на что хватает Мёнсу сначала. Он не очень понимает, какие чувства испытывает по этому поводу: с одной стороны, это единственная пока личность, которая вызывает явные потуги у его памяти, с другой же – единственная же персона, которая одним своим присутствием порождает больше сумбура вокруг и в голове у Эля, чем все остальные, вместе взятые. И если с последним Эль пока никак не может разобраться, то, может, стоит попробовать узнать причину первого?..
- Почему вы так его не любите? – спрашивает Эль Ухёна, когда тот уже отталкивается от стены и ведёт его дальше, заворачивая в тот самый поворот.
- Мм? – только и всего реакции, и Эль терпеливо уточняет:
- Сонджона.
Ухён настолько удивляется, что даже замедляет шаг, оглядываясь назад, издаёт невнятный смешок. Интересуется:
- С чего ты взял?
- Мне так показалось.. – Эль теряется. Ухён же лишь качает головой.
- Нет, всё наоборот.. Мы все очень хорошо к нему относимся.. Ну, Сонгю и я точно, и ещё ребята.. Просто этот эксперимент, он смешал все карты. Мы столько его продумывали, но сомневались, Сонджон был горячо против, ты – железно за.. – Эль отмечает про себя, что это, пожалуй, первая информация о нём самом, которую он получает со времён узнавания своего имени. – Мы успели сто раз переругаться.. Ну и конечно тот факт, что Сонджон имел все полномочия запретить проведение эксперимента и не преминул этим воспользоваться… Короче, ты видел результат.
- Почему он был против? – Эль спрашивает и сам удивляется вопросу: почему именно это, а не, например, вопрос о природе эксперимента, о том, почему он сам так ратовал за его проведение..
- Это долгая история, - уклончиво отвечает Ухён и, увидев, что Эль собирается возражать, прикладывает палец к губам, чуть улыбнувшись. Тихо добавляет: - Я потом всё расскажу, обещаю. Но явно не здесь. Да и вдруг ты сам всё вспомнишь?
Элю слабо верится в возможность последнего, но всё же он кивает. А Ухён, остановившись перед одной из многочисленных дверей, стучит в неё костяшками пальцев и, не дожидаясь ответа, нажимает на ручку и входит внутрь, заводя за собой и Мёнсу.
Кабинет, если это он, а это, наверное, так, поскольку выглядит он рассчитанным лишь на одного человека, вовсе не кажется комфортным. Или, упаси Господь, созданным для того, чтобы его владельцу было хотя бы отчасти приятно там находиться, не ощущая себя тюремным надзирателем или следователем на допросе. Любому же гостю предоставлялись на выбор, видимо, две роли: уже осуждённого или ещё только подозреваемого. Элю думается, что, пожалуй, ни одна ему не импонирует в достаточной степени, чтобы насладиться пребыванием здесь.
Максимальный минимализм в обстановке, обшитое металлическими листами.. всё: потолок, стены и даже стол кажется отделанным тем же декор-материалом. Зачем? Не это главный вопрос, слишком много других, но всё же интересно. В углу, у стены – небольшой стеллаж с папками, что ещё больше придаёт помещению сходство с кабинетом следователя, а вышеупомянутый стол и стул – ровно посередине, хоть бери сантиметр и выверяй – наверняка выйдет, что абсолютно ровно. И лишь на заднем плане – дверь, наводящая на мысли, что, может, это и не кабинет совсем, а так, запугивающая незваных посетителей территория, а на деле обитатель любит прятаться там, в неизвестной комнате, среди уюта и роскоши.
Хотя, пожалуй, этот самый обитатель выглядит скорее более подходяще всему этому спартанскому дизайну, чем предполагаемым сибаритом.. точнее, выглядел тогда, когда Эль впервые увидел его там, в подвале. А сейчас, наверное, и нет совсем, разве что военная форма всё та же. В остальном же..
Сонджон сидит за столом, и, кажется, он даже не заметил предупредительного стука Ухёна. Плечи опущены, руки упёрты локтями в столешницу, пальцы сцеплены так, что побелели костяшки, а лица невидно, не разглядеть за руками и свисающими прядями волос.
У Эля что-то колет на мгновение в груди, он не понимает почему и, чтобы не смотреть, потерянно глядит на Ухёна – и понимает, по тому, как тот смотрит на своего «вышестоящего», что он совсем не хотел заставать его так. Хотел бы переиграть сейчас всё, вернуться на несколько секунд назад и постучать чуть громче. Может, даже ногой подолбить в дверь, чтобы у Сонджона было хоть пару мгновений, чтобы собраться. Жаль нельзя. И потому Ухён лишь нарочито громко прочищает горло, а Эль только удивляется, что тот, в отличие от него, при этом всё равно ни на секунду не отводит от Сонджона взгляд. И почему-то он чувствует тень стыда и вновь поворачивается к сидящему за столом, ровно в момент, когда тот поднимает голову. Вовремя ровно настолько, чтобы увидеть, как перед тем, как он снова надевает маску, пусть и усталого, но спокойствия, в его глазах плещется отчаянье, беспросветное, оно во всех его чертах – лишь на тот единственный миг. Потом будто и не было, но Эль не рад уже тому, что застал и его. Потому что в груди опять кольнуло, и всё бы ничего, только вот не знать, почему, оказывается, совершенно невыносимо.
- Что такое? – спрашивает Сонджон абсолютно ровным голосом.
- Нужно разрешение на вывод его из здания, - Ухён согласно перенимает официальный тон разговора, хотя Элю не нравится, что о нём говорят в третьем лице как о животном или неодушевлённом предмете. Хотя, наверное, это неважно совсем сейчас. По запасу памяти он не очень-то теперь отличается от любого из консервов в пакете у Ухёна.
Сонджон хмурится, трёт лоб.
- Зачем его выводить? – наконец спрашивает он.
- Ну как тебе сказать.. – тянет Ухён, и Эль с удивлением видит на его лице что-то вроде крайне довольной улыбки. – С головой у нас теперь, конечно нелады, но ему просто могут понабиться еда и сон, а здесь это проблематично обеспечить…
И опять Эль становится свидетелем того, как в глазах у человека загораются странные огоньки то ли воодушевления, то ли ещё чего непонятного. На этот раз это Сонджон, и Эль уверяется в своих подозрениях: где бы он ни очнулся, здесь явно пребывают во мнении, что есть и, как теперь выясняется, ещё и спать человеку несвойственно – во всяком случае, чем ещё объяснить такой ажиотаж, Эль не знает.
- Ты не шутишь? – шепчет Сонджон.
Ухён хмыкает:
- Сам спроси его, насколько он голоден.
Но Сонджон вместо этого только уверенно качает головой.
- Тогда его точно не надо уводить отсюда! Ты понимаешь, какой это..
- Сонджон, я понимаю только одно, - внезапно резко обрывает его Ухён, - здесь вокруг одни сплошные лишние глаза и уши. Пускай свои, но ты не находишь, что эту информацию пока лучше спрятать даже от своих? Пусть всё будет как обычно. Мы поедем ко мне домой, и я всё ему расскажу.. что смогу.
Сонджон молчит некоторое время, видимо, принимая решение, но потом всё же кивает.
- Хорошо. Да, ты прав, так будет лучше. Только ты уж позаботься о конспирации как следует, хорошо?
Эль вдруг замечает, что Сонджон старается не смотреть на него. Это могло бы показаться логичным, ведь разговаривает он с Ухёном, но просто слишком видно – то, что он именно старается.
- Разумеется, - кивает Ухён. Чуть медлит и затем, уже отходя шагами назад к двери, уже тише произносит: - Сонджон, признай. Это ведь действительно прорыв. Мы смогли, понимаешь? Не так, как хотелось, конечно, но смогли же.
Сонджон, уже успевший снова опустить голову, вновь поднимает её, и опять в его глазах на мгновение появляется то уже знакомое Элю отчаянье.
- Да, - почти шепчет он, - прорыв. Я понимаю.
Ухён секунду пристально смотрит на него, а потом быстро разворачивается и практически выпихивает Эля за дверь, тут же выходя следом.
Они долго идут совсем молча. Минуя коридоры, лестницы и здоровающихся с ними людей, с Элем в том числе, которым тот кивает со всей невозмутимостью, какая только отыскивается среди того сумбура, которым полнится его голова. Зачем они зашли к этому парню? Что с ним такое? С ними всеми что-то не так, или это с ним, но просто всё это так не вписывается в его картину мира – ту, что никак не зависит от наличия или отсутствия воспоминаний. Не вписывается совсем. Молчащий Ухён туда, кстати, не вписывается тоже.
А он продолжает молчать до тех пор, пока не выходит на улицу, по пути выхватив со стенда у выхода пару каких-то газет и засунув их трубочками в пакет, а затем они с Элем оказываются на просторной площадке перед зданием, откуда только что вышли. Вокруг вечер, тёмно-фиолетовый, дуют, кажется, что все ветра разом, и Ухён решительным шагом берёт вправо, в конечном итоге подходя к …
- Квадрацикл? – недоверчиво уточняет Эль, поднимая брови.
Ухён почему-то сначала хмурится и поджимает губы, но потом, видимо, вспоминает, что его друг теперь маленько глупенький, и расслабляет лицо. Хотя голос его всё равно звучит сухо, когда он отвечает:
- Ну да. А чего ты ожидал?
- Не знаю, - пожимает Эль и беспомощно улыбается, примиряюще. Действительно, чего он ожидал? Лошадей? Боевую машину пехоты? Космический корабль? Откуда ему знать, на чём здесь предпочитают передвигаться люди? Откуда ему помнить? Ему бы вообще лучше быть бы благодарным хотя бы за то, что он помнит все эти перечисленные виды транспорта, что вообще сохранил базовые знания и, может статься, что и мир вокруг большей частью ему знаком: он кажется знакомым, не вызывает ощущения чего-то нового, только вот спроси куда идти – и Эль не вспомнит. Он уверен, здесь где-то есть его дом, надо наверняка пройти по той широкой улице, за бетонной площадкой, почему-то брусчатой улице, только вот влево или вправо? Попроси проводить его к себе домой – и он не сможет вспомнить. Досада.
Зато, к его счастью, у него есть Ухён. Который теперь знает и помнит всё за него. И решает тоже.
- Забирайся, - говорит он. – Поедем ко мне, не бойся, это не редкость, так что никаких подозрений мы не вызовем.
А Эль и так не боится – этого, видимо, боится сам Ухён, вот и успокаивает себя вслух…
Они срываются с места и удивительно аккуратно делают полукруг по площадке и выезжают на улицу, снова вправо и дальше – по камням брусчатки. Вокруг темно, фонари, удивительно огромные, как ни странно, еле светят, и Мёнсу спрашивает себя, зачем же такие махины, раз от них никакого толку? Очень скоро их верный частично железный конь сворачивает с главной улицы на одну из втекающих в неё узеньких улочек, в которой тут же занимает собой всю ширину, так что, вздумай кто пройтись вечерком, вынужден был бы бежать прочь из-под колёс, стремительно его настигающих – других путей выхода просто не оставалось. Благо, Ухён это всё понимает тоже, поскольку набирает скорость, стремясь поскорее преодолеть этот сомнительный участок. Решение то ещё, по мнению Эля – теперь невезучему прохожему пришлось бы удирать от них ещё более усердно. И с меньшей вероятностью ему бы это удалось.
В конце концов они выезжают в довольно просторный дворик, снова вправо – и вот уже Ухён паркует квадрацикл и спрыгивает, и, видимо, просто логично ожидая, что Мёнсу последует его примеру, быстрым шагом идёт к одному из подъездов ближайшего дома, не дожидаясь, пока друг спешится. Впрочем, с этим проблем не возникает – Эль легко спрыгивает тоже и идёт следом за Ухёном, забегая вслед за ним в призывно распахнутую дверь. Такой же лёгкой пробежкой до третьего этажа, а потом Ухён останавливается у одной из двух дверей на площадке и вдавливает в стену кнопку дверного звонка. Через минуту, не меньше, нужная ему зачем-то дверь открывается, и на пороге появляется маленькая приземистая старушка, седая и растрёпанная; бело-серые волосы в большом количестве выбиваются из предположительного пучка на затылке. Когда она поднимает маленькие глаза вверх и видит лицо Ухёна, её губы расплываются в улыбке, и сама она вдруг кажется добрее.
- Ваш вечерний почтальон вам газетку принёс, бабуля! – шутливо и при этом почтительно вещает Ухён и жестом заправского фокусника из уличного шапито достаёт из пакета одну из тех газет, что он прихватил на выходе из… кстати, а откуда они ушли-то? Эль вдруг снова чувствует себя так же, как когда осознал, лёжа на той несчастной каталке, что понятия не имеет, кто он. Даже, пожалуй, хуже… Тогда он как-то собрался, подсознание решило, что в такой ситуации не место панике. А вот теперь он действительно чувствует себя почти физически плохо – просто от осознания того, что теперь у него нет ничего своего, даже себя – и то нет. Разве что картина мира, в которую то то, то другое не вписывается.
И потому более всего ему хочется, чтобы Ухён прекратил тормозить, чтобы не продолжил точить лясы со старушкой, а просто попрощался с ней и повёл, наконец, Эля к себе домой, где больше не будет никого незнакомого – если только Ухён не отец семейства из семи детей и трёх жён внезапно, и Элю не придётся терпеть муки конспирации в их многочисленном обществе.
Он сверлит ухёнову спину взглядом, но это, кажется, не вполне помогает, и тогда он просто поднимается по ступеням вверх; до этого он стоял чуть ниже Ухёна по лестничному пролёту, а теперь оказывается ровно за его плечом, незаметно пихая его в бок и на всякий случай вежливо кивая старушке. Как выясняется, не зря: заметив его, та расцветает, улыбка её, не полностью укомплектованная зубами, делается ещё шире, и она перебивает Ухёна на середине фразы:
- Ой, так ты с Мёнсу, что же ты сразу не сказал? Я бы не стала тебя так задерживать, он же небось не ждать, пока ты со мной наболтаешься, пришёл и не на лестнице стоять! Плохой из тебя хозяин, Нам Ухён, ох плохой! – она грозит Ухёну пальцем, затем обворожительно, по её понятиям, улыбается Элю и торопливо закрывает дверь, что-то ещё добродушно ворча о безответственной молодёжи.
- Вот всегда так, - вздыхает Ухён, отчего-то тоскливо глядя на закрывшуюся дверь. – Я её главный благодетель, но стоит только появиться тебе…
- Чего? – ошарашено спрашивает Эль.
- Того… в фаворе ты… - бурчит Ухён и, поворачиваясь, кидает на него почти обиженный взгляд. – Отбиваешь у меня пожилых соседок, как будто у меня их много… соблазнитель бабушек.
Последнее, вкупе с убийственно серьёзным и даже недовольным тоном, окончательно добивает Мёнсу, одновременно выводя его не только из ступора удивления, но и из того кокона непробиваемости, который, вестимо, соорудило его доброе подсознание с начала его пробуждения. Он прыскает и, начиная смеяться, уже не может остановиться, цепляясь за Ухёна, сгибаясь пополам и почти сползая на пол, и сил нет уже даже чтобы вытереть текущие от смеха слёзы, а ещё болит живот, потому что столько ржать нельзя просто категорически..
Ухён растерянно смотрит на него, замерев с ключами в руках.
- Ну, ты чего.. – бормочет потерянно, но через пару минут, в течение которых ничего не меняется, разве что Эль всё-таки окончательно сползает на пол, на колени, упираясь ладонями в пол, до него, Ухёна, всё-таки доходит то, что без его помощи тут не обойтись. Обречённо вздохнув, он сгребает всё ещё смеющегося друга за плечи, кое-как ставя обратно на ноги, и, спешно открывая дверь, тут же впихивает его в квартиру, сурово грозя при этом: - Не прекратишь ржать – устрою скоростное умывание душем, понял?
Эль понимает, но Ухёну всё же приходится прибегнуть к означенному средству, и делает он это, как кажется Элю, с абсолютно откровенным удовольствием.
***
Они решают расположиться за круглым столом, пододвинутым к одной из стен в удивительно старомодной гостиной.
- Квартира осталась мне от бабушки, - объясняет откуда-то из недр своего обиталища Ухён. – Потому и с соседями того же поколения лажу, они меня любят почти заочно, по старой памяти о маленьком мальчонке, который приезжал на выходные к бабке, и, видимо, по старой же дружбе с ней. Хорошая у меня была бабуля… вот, вино крутила вместо кимчи на зиму.
Он входит в гостиную, держа в руках внушительных размеров тёмно-зелёную бутыль без этикеток и вытирая её от пыли краем футболки. Эль, посаженный на стул с примятой за многие года и почти превращённой в обитый шёлком блин небольшой подушечкой, с интересом наблюдает за манипуляциями друга; его собственное занятие, за которое его посадили с пять минут назад - вытирать голову полотенцем, - уже успело ему наскучить. Теперь уже мокрое полотенце висело переброшенное через его шею, а по-прежнему мокрые волосы свисали на лоб.
- А я уже успел решить, что вы все тут не пьёте ничего и не едите, - хмыкает Эль, вызывая тем самым широкую ухмылку на лице Ухёна.
- Догадливый, - довольно протягивает тот, но Эль лишь пожимает плечами:
- Только полный тупица не догадался бы, после вашей реакции на моё желание пожрать. И то, как ты об этом говорил Сонджону..
- Ну да, ну да, - согласно кивает Ухён, подходя к столу и ставя на него бутыль. – Чёрт, - бормочет, - надо штопор найти.. Так, ладно. Пока я его ищу… - оглядывается, быстро идёт к комоду, выдвигает один из ящиков и вытаскивает оттуда явно что-то тяжёлое, - на, вот.. – кидает на стол, чуть скрипнувший от такого обращения, массивный фолиант, а, точнее, фотоальбом, - ..развлекайся!
Эль отчего-то сперва дожидается, пока Ухён выйдет из комнаты, и лишь потом открывает альбом..
Сначала он не понимает, зачем Ухён дал ему его: внутри одни фотографии мальчика, становящегося тем старше, чем дальше Эль листает толстые страницы – это Ухён, с родителями, с той самой бабушкой или, может, с другой, откуда Элю знать.. Но этих фотографий оказывается не так много для семейного альбома, и страниц через десять фотокарточки с угловатым подростком сменяются фотографиями тех, с кем Элю уже довелось познакомиться сегодня.. Он находит разворот, где не фото по двое, по трое, а явно групповые снимки, и вглядывается в улыбающиеся лица. Первым он находит самого Ухёна, потом – Сонгю, и даже Тень, он тоже есть на этих фото, и он тоже улыбается, светло и открыто, отчего Эль сначала не может поверить, что это тот самый человек, которого он видел сегодня в подвале, менее всего производящий впечатление приветливости или дружелюбия.
А потом он видит себя. Он, тот он, с фотографии, улыбается, как и все там, и он нынешний, ничего не помнящий о том дне, отчего-то чувствует – он был счастлив тогда. Одна его рука лежит на плече у незнакомого ему теперь парня, а второй… второй он обнимает за плечи Сонджона. Не того сегодняшнего Сонджона, совсем другого – Сонджон на фотографии совсем ещё мальчишка, у него коротко стриженные, торчащие в разные стороны чёрные волосы, острые локти и широкая футболка вместо военной формы. У него в глазах радость, а не отчаянье. И Эль из прошлого обнимает его за худые плечи.
А Эль из настоящего вдруг понимает, что завидует себе с фотографии. И это чувство – оно тоскливое и нудящее, словно зубная боль. И он никак не может отделаться от ощущения, будто знакомится не с самим собой, пытаясь вернуть утраченные воспоминания, а с кем-то другим – настолько всё это кажется ему нереальным. Словно все вокруг принимают его за кого-то, кем он никогда не был и на кого совершенно случайно похож как две капли воды; ещё немного, и он почувствует себя мошенником, решившим присвоить себе чужое прошлое, но следует всё же признать – для этого у него слишком хорошо с логикой и здравым смыслом.
Нет, прошлое его, тут нет проблем. А вот с завистью есть. И с этим парнем, Сонджоном, поскольку, во-первых, зависть связана именно с ним. А во-вторых, даже перевернув страницу, Эль вдруг ловит себя на том, что и на других фотографиях он первым делом старается найти даже не себя, но его – а потом тихо радуется, если и себя находит рядом.
И можно было бы, конечно, коль скоро это так подозрительно выглядит даже в его пустой голове, спросить у Ухёна – какие, мол, отношения нас связывали с Сонджоном? Но… а если никакие? А если и какие-то, но никто, ни одна живая душа не должна была об этом прознать? Выходит, есть только один человек, у которого можно поинтересоваться этим вопросом… Но и тут…
Эль вдруг ярко представляет, как будет звучать его вопрос, и еле давит в себе желание стукнуться головой о столешницу: «Слушай, я тут фотографии смотрел, и мне вдруг показалось, ну знаешь, что, может, нас связывало что-то особенное…» Нет, точно, на месте Сонджона его бы от такого ненавязчивого съёма стошнило.
Конечно, есть не только фотографии, ещё то самое треклятое дежавю, но про это же точно не объяснишь по-человечески: куда там объяснять, если он сам ещё не может в этом разобраться ни черта? Значит, пока стоит смиренно молчать и ждать Ухёна с его обещанным рассказом – быть может, прояснится хоть что-то.
Он продолжает медленно листать, страницу за страницей, боясь и надеясь, что в какой-то момент люди на фотографиях превратятся из радующихся жизни товарищей в тех, с кем он имел счастье ли познакомиться. Из всех, кого он может узнать на снимках, ни одному он не пожелал бы этого превращения, которое, к сожалению, уже успело случиться. Оно стёрло улыбки, оставив, быть может, их дежурный запас лишь у Ухёна, оно проложило морщинки на лбу Сонгю, выглядящего так беззаботно на глянце фото, оно почти до неузнаваемости изменило человека, которого теперь так удобно называть Тенью, оно заставило так ощутимо повзрослеть Сонджона. Ведь вряд ли же с той поры, когда были сделаны эти фотографии, прошло так уж много лет? Нет, не похоже – но что же сделали эти года... И куда делись те, кто так долго, если верить застывшим мгновениям, были рядом с ними?
Эль вдруг замечает, что в плавной череде фотоснимков – два с одной стороны, два с другой, - вдруг – внезапная брешь; он сомневается, что Ухён позволил бы потеряться хоть одному из этих фото, а, значит, одно из них было вынуто нарочно. Кем? Хозяином? Одним из гостей, решившим, что конкретно там он получился отвратительно, и это не должен видеть мир? Важно ли это вообще?
А на следующем развороте фотографии заканчиваются, обрывая историю. И последнее фото – всё те же мальчишки, и Эль среди них, но уже в военной форме, и во всех чертах – больше ни намёка на беспечную радость. Растерянность. Непонимание. Решимость. Всё те же мальчишки, только вот состав уже сокращён практически до того, что лишь один из них кажется Элю незнакомым. Он не так часто появлялся на предыдущих фото, он старше их всех, старше Тени даже, и теперь стоит посередине. Кто он? И… это ведь значит, что не годы. Не годы сыграли все эти злые шутки, потому что уже на этом фото видно то, что в последствие лишь разовьётся. А значит, это всё случилось… мгновенно? Быстро? Может, внезапно? По мановению волшебной палочки злого колдуна, и с тех пор так и осталось, и нет ни намёка на тот счастливый конец, что обещают наперебой почти все сказки. Не верьте, дети. Принц не спас принцессу, король умер от старости, государство развалилось, и на остатках его сел править Дракон..
- Ну, что ты тут киснешь? – Эль даже вздрагивает и чуть ли не подпрыгивает на месте от звука голоса Ухёна. Поднимает голову: тот стоит у порога, поигрывая штопором в пальцах, усмехается, почему-то невесело: - Не дело это. Ты уже киснешь, хотя я ещё ничего не рассказал, что же будет, когда расскажу…
- Ты не пугай, лучше дай поесть, - Эль захлопывает альбом и говорит почему-то громче и наглее, чем того требуют обстоятельства. Но Ухён не обращает на это ровно никакого внимания, лишь качает головой.
- Не дам, пока не переоденешься, - и фыркает, увидев недоумение на лице Мёнсу: - Вот же ты нелюбопытный, а! Даже не посмотрел, во что сам одет? Или для тебя теперь запятнать честь мундира тушёнкой – нормальное дело?
Ах, ну да… Мундир. Военная форма с фотографии – там она ведь была и у Эля. Он опускает глаза вниз, пытаясь теперь рассмотреть то, на что до этого отчего-то не обращал ни малейшего внимания. А стоило бы! Да, действительно, тот же пошив, покрой и цвет, что он видел сегодня и на Сонгю, и на Сонджоне.
- А почему тогда вы с Тенью без формы? – он понимает, что спалился с прозвищем, ещё на середине предложения, но всё же решает договорить. А Ухён отчего-то вдруг удивлённо замирает, вскидывая брови, и протягивает:
- Как это ты вдруг вспомнил его имя?
- Его?
- Ну как… не вспомнил? Хванён… нет? Просто угадал? – Ухён словно сканирует лицо Мёнсу, выражение которого меняется на неуловимую толику с каждой его репликой. – Даже не угадывал, верно? Он просто и вправду сейчас похож на тень… Вряд ли его родители это имели в виду, когда давали ему это имя, но так уж сложилось, - он скребёт в затылке. - Я то уж подумал, к тебе память начала возвращаться – хорошо, что решил не радоваться сразу.
- Объясни, пожалуйста, с самого начала, - смиренно просит Эль. – А то мне начинает казаться, что я схожу с ума.
Снова невесёлая усмешка – кажется, не так уж богат арсенал оставшихся у Ухёна улыбок.
- Не спеши, ещё успеется. И не нам всем тебя будет судить… Мне ведь и вправду придётся рассказать тебе всё, с этого самого пресловутого начала. Хорошо хоть, ты хоть что-то помнишь. Слюни не пускаешь. И на том спасибо.
- Обращайся, - бормочет Эль. Ему отчего-то неприятно. Или просто на секунду страшно, что могло ведь случиться и так, как сейчас только описал Ухён.
- Только не надейся, что… короче, я тебе всё расскажу. Но не сейчас. Сначала ты переоденешься, поешь,.. – он методично загибает пальцы на левой руке, - ..потом мы откроем бабушкины запасы, и только тогда, пожалуй, я сочту, что ты готов слушать. О, кстати, надо тебе одежду на смену принести! - он щёлкает пальцами, теми же, которыми только что вёл счёт, и уже почти срывается с места.
- Ты, разумеется, есть не будешь? – останавливает его вопросом Эль, пристально глядя в глаза. Ухён только хмыкает, немного странно:
- Нет. Воздержусь..
Эль кивает уже после того, как силуэт друга скрывается в полутьме коридора. Он пошёл за домашней одеждой и даже не подумал оставить на столе штопор.
***
Тушёнка, сваренная вместе с рисом, сухим и почти безвкусным, оказывается, как ни удивительно, действительно сносной. Эль поглощает её, думая, что, может, тут ещё дело в силе его голода: когда Ухён, сперва основательно и надолго окопавшись в своём шкафу, всё же вернулся в гостиную с потёртыми серыми домашними штанами и тусклой олимпийкой неопределённого цвета, в котором с некоторым трудом угадывался призрак кораллового, Эль уже начал присматриваться к предплечьям друга, думая, а какие они будут на вкус, если в них сейчас вцепиться зубами…
Ухён сначала долго снуёт вокруг, будто ища повод, чем бы себя занять, но когда фотоальбом уже убран на место, бутылка открыта и даже добросовестно оттёрта от пыли кладовой, все складки на белой вязаной салфетке на столе расправлены, и даже элев мундир аккуратно висит на вешалке на дверной ручке… остаётся для Ухёна лишь одно занятие – сесть на стул рядом с Мёнсу и, волей-неволей, смотреть, как он ест. И, будь Эль не так голоден, ему бы точно кусок перестал бы лезть в горло – Эль уверен в этом абсолютно. Потому что, хоть он и старается смотреть только в миску со своей нехитрой пищей, пару раз он, не задумываясь, всё же поднимает голову – и тут же натыкается на внимательный взгляд. Слишком внимательный, и столько в нём понамешано, что Элю всего не разобрать, тем более что он тут же старается снова опустить голову и сделать вид, что ничего, кроме еды его не интересует и интересовать не может. Да вот только посреди чистого интереса, грусти и ещё чего-то он всё же успевает разглядеть, ясно увидеть зависть. Без оттенков, белая или чёрная, это неважно. Она пристальная, она отчаянная, она заперта внутри и не вырвется наружу, да только опасные звери в клетках его всегда пугали больше их собратьев на свободе. Только – он понимает это, пресный рис скрипит на зубах – стоит привыкать, видимо, встречать именно её и в других глазах. И в глазах Сонджона тоже?
- Поел? – вкрадчиво спрашивает Ухён, когда на дне плошки остаются лишь несколько тоскливых белых зёрен. Эль вновь поднимает глаза с некоторой опаской, но Ухён снова – лишь озорной проходимец, вооружившийся бутылью и двумя стаканами с причудливыми гранями. Двумя?..
- Я думал.. – тянет Эль растерянно, все его выводы драматично делают шаг над свалкой в пропасти.
- Объясню по ходу, - прерывает его Ухён, резво разливая рубиновую, почти матовую жидкость по стаканам, аккуратно ставит бутылку на стол. Командует сурово: - Сейчас не пей. Выпьешь, когда я закончу. Ну.. или в процессе. Если почувствуешь, как плавится мозг. Но немного. Я не хочу, чтобы поутру ты списал весь наш разговор на пьяный бред.
- Логично, - соглашается Эль. Но стакан всё же ставит поближе. Перспектива, упомянутая другом, кажется ему вполне вероятной.
- Ну что… Начнём, пожалуй, - вздыхает Ухён. И, вопреки сказанному, замолкает на довольно продолжительно время, чтобы затем рассмеяться под вопросительным взглядом Эля. – Веришь, даже не знаю с чего начать! Меня не обучали проводить экскурс в историю для потерявших память сослуживцев..
- Начни с истории, - предлагает Эль. Почему бы и не с неё?
- Издеваешься, - угрюмо бормочет Ухён. А потом: - Аищ, нет! Просто не помнишь. Я же всегда в Академии у тебя всё на истории сдувал, я в ней дуб дубарём.. Даты, правители, войны – это моё проклятие, путаю между собой, и одно с другим, и..
- Всё, понял, понял! – Эль стремительно идёт на попятную, как только понимает, что ему сейчас придётся выслушать весь список того, что путает в истории Ухён – а он не сомневается теперь, что это, видимо, практически всё… - Ну расскажи хотя бы… не знаю… про политическое устройство мира, государственный строй? – и тут же вдруг понимает, что всё прекрасно знает и сам. Знание уверенное, кристально чистое, дистиллированное. – Города-государства, да? Ограничение отношений и земельных владений. Монархия почти везде, кроме пары небольших городов на западе..
Ухён медленно кивает, улыбается, очень загадочно.
- Меня всё больше, друг мой Мёнсу, интригует твоя амнезия…
- Не веришь? – хмуро спрашивает Эль, он ведь и сам догадывается, насколько подозрительно выглядит сейчас.
- Да нет, почему же, верю.. – Ухён лишь чуть пожимает плечами. – Просто.. нет, скажу, если будет ещё, чем подтвердить. Давай-ка я начну с.. нас. Ты ведь посмотрел фото, да? – Эль кивает, и Ухён продолжает, укладывая локти на стол и по большей части рассказывая вязаному узору, чем Элю: - Тот состав, что ты видел на первом общем фото – это наша группа, наш курс в Академии. Набирали не по возрасту, а по результатам экзаменов, потому так и вышло, что, например, у Сонджона и Хванёна разница в возрасте – 9 лет, хоть и поступали в одно время. Академия наша – ты ведь, наверное, не помнишь и это – является основной ступенью к службе в Охранке. Учишься всего два с половиной года, когда тебе уже дают возможность стажироваться там, но и дрючат до этого соответственно.. А, чёрт! Ты же и про Охранку теперь не знаешь.. Короче, ОПВЗГ – Охранное Подразделение по Внутренней Защите Государства, вроде как самая элита. Сам понимаешь, на учёбу в Академию и на службу уже в самом Подразделении далеко не каждого возьмут. Будут знать всю подноготную, будут уверены в безупречной репутации и психической адекватности – и всё равно не факт, что примут. И это не упоминая те экзамены, о которых я уже говорил, да.
- И зачем тебе это понадобилось? - тихо спрашивает Эль, на самом деле размышляя о том, на кой чёрт это понадобилось ему самому..
Ухён лишь чётко обрубает попытку бунта на корабле внимательного внимания его речам:
- Это к делу не относится, - бросает резко и тут же снова ловит плавную нить своего повествования: - О самой Охранке, в общем-то, и всё, пока тебе будет достаточно, остальное сейчас не так важно. Разве что тот факт, что мы подчиняемся непосредственно Королю, минуя Городской совет, в отличие от остальных организаций, и считаемся чем-то вроде его личной гвардии. Хотя, естественно, на деле редко кто-то из наших попадает во Дворец хотя бы раз в своей жизни. Так что давай я лучше вернусь к нам. Собственно, могу сказать, с курсом нам повезло.. Мы действительно сдружились все. И куратор нашего курса, он же наш главный, Дэниэл, тоже крутой мужик оказался. Короче, полное попадание..
- Только.. – протягивает Эль.
- Что – «только»? – недовольно переспрашивает Ухён, в его глазах – прямой вопрос: «Когда же ты перестанешь меня перебивать, скотина неблагодарная?».
- Тут явно просится какое-то «только».
- Ну что ж, ты действительно прав, - Ухён откидывается назад на спинку стула, в его голосе вдруг начинает сквозить неприкрытая почти издевательская ирония. – Только ровно через три года после нашего поступления в Академию и через полгода после начала нашей практики остановилось время.