о словах и ролях.

[somewhere-in-the-garden]

Когда мне совсем невмоготу сидеть на парах, я прошу свою Музу вдохновить меня, и она вдохновляет - и вот что получается~
Муза, это совсем-совсем твоё И в следующий раз я правда постараюсь написать на них флафф и роуманс^^''

Название: Роль
Автор:  ~dark_rose_for_elven_king~
Пейринг: Мёнсу/Ухён
Рейтинг: G
Жанр: АУ и.. даже не знаю.. Муза говорит, что ангст.
Размер: этюд
От автора: писалось под влиянием этого - под это же можно и читать. если хотите)

читать?.

Сегодня Ухён играет слепца. Входя в роль и сживаясь с нею, давая ей слиться с его существом, он ходит по квартире наощупь, выставив вперёд руки и шагая осторожно и тихо, словно кошка. Его едва слышные мягкие шаги, шорох, когда он задевает рукой стены или вещи на своём пути, отвлекают Мёнсу от чтения, мысли сбиваются; Мёнсу и не хочет, а следит за ним пристально, опасаясь, что он врежется во что-то – но Ухён явно грациознее, чем он полагал.
Когда Ухён начинает учиться видеть с закрытыми глазами, Мёнсу совсем откладывает книгу в сторону и более не смотрит в неё, но смотрит лишь на Ухёна, замершего и перебирающего в своих пальцах тонкий шёлк.
- Он чёрный, - говорит Ухён, с каждым словом всё увереннее, - чёрный в белый горох.
И Мёнсу догадывается, что он подсматривает сквозь ресницы, но это незаметно, и Ухён играет так убедительно, а значит – это правда, в которую Мёнсу выбирает верить.

Так же, как сегодня слепого, прежде Ухён играл юного, наивного в своей упрямой храбрости солдата, а до него – писателя, не находящего в себе сил смириться со смертью возлюбленной.
Ухён-солдат был самой приятной и непритязательной в общении его ролью, Мёнсу даже порой удавалось забыть, что он играет; солдат жил весело и открыто, а умер быстро, и Мёнсу даже не пришлось присутствовать при сцене предсмертных мук. Совсем непатриотично, но он был сердечно благодарен врагу за меткость и пущенную им прямо в сердце пулю.
С поэтом ему повезло меньше, и не было никого, всю пьесу никого, до самого конца, кто убил бы его и избавил бы Мёнсу от этой боли ему верить. Тогда Ухён целыми днями не говорил, почти не ел, смотрел больными глазами, разрывая душу, а ещё плакал над пустыми листами, у которых тоже была своя роль – они были романом, что счастливый когда-то писатель посвятил своей любви, и когда доведённый до предела Мёнсу вырывал их из его рук, он сражался за них, как лев.

Всякий раз, кем бы ни был Ухён, чьей бы жизнью ни жил, Мёнсу всегда был его первым зрителем, первым критиком, порой – соучастником. Втайне Мёнсу ненавидит это его «призвание»: оно изводит не только Ухёна, но и его самого; оно отнимает нормальную жизнь не только Ухёна, но и его собственную. И если Ухён идёт на это добровольно, то к чему жертвы Мёнсу?

Но Мёнсу не может уйти. Даже когда хочет, когда думает, что не выдержит больше, - всё равно не может. Просто потому, что он знает – рано или поздно приходят они. И тогда главное быть начеку, вовремя оказаться рядом.
Когда подходит к концу та или иная роль, перед недолгим временем счастливого спокойствия всегда есть тот период, в который Мёнсу никогда не выпускает из рук телефон. И мчится стремглав домой при первом же звонке – чтобы взбежать по лестнице, чтобы ворваться в квартиру и найти в одном из тёмных её углов белого от страха Ухёна.
- Они зовут меня, - шепчет он сухими губами и смотрит куда-то за плечо Мёнсу, - требуют ответов, которых я не знаю…
- Тише, тише, - приговаривает Мёнсу, обнимая, гладя по голове, пряча в своих объятиях.
Ему давно уже не надо объяснять и рассказывать, его давно уже не надо заставлять верить. Он знает, кто навещает Ухёна – солдат, не верящий в свою смерть, писатель, не нашедший покоя, его возлюбленная, плачущая и тянущая к Ухёну призрачные руки…
- Тише, тише, - успокаивает Мёнсу.
Он знает, что скоро призраки уйдут, и они с Ухёном смогут быть счастливы.
Хотя бы ненадолго.
До следующей роли.