Покемоны. Писанина. Часть I

[somewhere-in-the-garden]

Да, это фик по Экзо, в задумке - макси, в реальности - только начат х)
Да, это будет онгоинг, и те, кто рискнут снова читать у меня что-то в процессе, столкнутся неизбежно с главным бичом этого фика - с неспешностью повествования. Не в смысле, что я буду меедленно его выкладывать. Просто экшн там, мягко говоря, будет не то чтобы часто. Повествование будет весьма и весьма, эм, плавным. Так что спрашивать, когда начнётся активное развитие сюжета, честно, не стоит - буду кусаться хд
А, и ещё у него пока нет названия, у безобразия этого хд
Те смелые, кого не пугает всё означенное, - можете тыкать на тыкалку внизу х)


Пейринг: Крис/Чанёль точно, остальные решатся по ходу дела хд
Персонажи: так или иначе, но засветятся все х)
Жанр: точно могу сказать пока лишь то, что АУшка по МАМЕ.
Рейтинг: возможно всё, от джи до нц-17 хд

тыкалка

Глава 1.

«…таким образом, несмотря на то, что на легенде о Древе Жизни и разделении сил строилось и строится всё наше общество, а также несмотря на то, что существует ряд косвенных доказательств, обеспечивающих ей известную правдоподобность, нельзя придавать ей слишком большое значение и рассчитывать в действительности найти второй мир, подобный нашему, а тем более – создать вместе с тем миром мир новый и совершенный, поскольку эта идея очевидно и несомненно утопична».

Крис поставил точку, с жёсткостью, которая вполне отражала всё то упрямство, с которым он писал каждую строчку своей работы, и, устало потерев глаза, откинулся назад в фамильном кресле, прямой угол сидения которого не то чтобы особенно позволял такие вольности. Зачем он сделал это? Не в кресле откинулся, конечно, а схватился за безумную идею – бросить вызов старикам из Академии, вряд ли хоть когда-либо подобные вызовы принимавшим. Да и ладно бы профессора, не так уж они и плохи, на самом деле, да и не в них, в общем-то, было дело.
Крису лучше прочих было известно, что, если он передаст эту работу в руки руководителя, уже на следующий же день его, Криса, будет ждать такая выволочка от отца, какой ещё не видел свет. Позорит честь рода, конечно. Позволяет себе еретические помыслы об основах мироздания, даа. Не мог быть воспитан таким образом, следовательно, либо связался с дурной компанией, либо, чего там, был подменён во младенчестве.
Крис открыл глаза и, с шумом выдохнув, снова выпрямился в кресле, взял в руки исписанные безукоризненно аккуратным почерком листы. Нет, правда, зачем ему это? Кроме того, что… Стоило признаться самому себе – ему в последнее время всё более и более мучительна была скука жизни.
А это, эти девяносто страниц ненужной никому переработки тысячу лет известного материала, этих смехотворно старательных изысканий, этих, наконец, крамольных и, честь по чести, подсудных выводов, - всё это могло хоть как-то развеять скуку. Обеспечить проблемы слишком благополучному богатому юнцу, которого всю жизнь от этих проблем ограждали, на его вкус, слишком уж успешно. Так, что стало тошно собственное однообразное существование.
И только не называть вещи своими именами, а то будет даже ещё более тоскливой выглядеть эта борьба с мельницами; просто же напросто подростковый бунт – вот как это предстаёт перед взором, лишённым субъективности. И ничего-то сверху.

Веками складывалась традиция обучения юных представителей привилегированного сословия в Академии; собственно, именно для них она в своё время и создавалась – но не в этом суть. Каждый из обучающихся там молодых людей (никаких женщин в близком доступе к наукам, упасите Силы!) мог самостоятельно решать, сколько времени ему потребуется на то, чтобы до предельно возможного совершенства отточить свой ум. Месяц ли, десять ли лет – у всех разные способности и разные потребности, и, какой срок ни выбери, тебя никто не осудит. Ну разве что в крайних случаях, вспомнить вот «молодого» Тону…
Так или иначе, но, когда студент решает, что его багаж знаний достаточен для выпуска, он подаёт официальное прошение руководству Академии выдать ему тему, на которую он должен будет написать научную работу – и на основании её уже и будет решаться вопрос, достоин ли он считаться выпускником Академии.
Фарс, в общем-то. За всю историю этого учебного заведения единиц разворачивали с их трудами, да и было это в незапамятные времена. Теперь же попробуй кто дать отворот-поворот кому-то из «золотой молодёжи» - никому ведь не нужны проблемы. Только вот Крису, да.
В его случае всё было ведь даже ещё скучнее, чем у большинства его соратников по учёбе. Ему, как наследнику одного из Главных Домов, даже не стоило уповать на какую-либо оригинальность выданной темы: по стародавней традиции, для таких, как он, тема могла быть только одна – «Завет о Древе Жизни», зло его забери. И по той же самой традиции, только в этом уже случае – негласной, работа эта списывалась друг у друга или с работ предков неизменно и порой с непроходимой наглостью. То есть, вчистую. Крис даже знавал примеры, когда отец собственноручно вручал сыну свой бережно сохранённый манускрипт и наказывал переписать тщательно, без пропусков и ошибок, и вином чтоб не залил – внукам же ещё передавать!
И только вот Крису приспичило пойти против, сыграть наперекор, самому написать злосчастный труд. Одна его эта инициатива уже вызвала недоумение у родителей и друзей, и на званых вечерах Крис с крайним неудовольствием ловил обрывки разговоров за спиной: «…говорят, представляешь, он правда её пишет! Вот чудак, веришь? – Может, поэтому у него нет девушки?» - и где-то на этом моменте шёпот перетекал в мерзкое хихиканье, и Крис раздражённо поводил плечами и быстрым шагом уходил прочь.
Никто не понимал его резонов, да и не особенно понимал он их сам. Доказать свою точку зрения, столь непозволительную для отпрыска его рода? Просто не быть как все и сделать всё самому? Или, быть может, разобраться и – так странно вдруг – найти для себя доводы, чтобы поверить, объяснить?..
Объяснить не Силы, нет; не те способности, что действительно хранились в их Домах все эти столетия, передаваясь от отца к сыну по какой-то неизъяснимой прихоти природы, выделившей нескольких своих сынов, чтобы править остальными, не иначе. Крис именно так и понимал это, он просто в принципе это – понимал, и тут объяснений не требовалось. Лучшие должны править прочими, что может быть проще, в самом деле?
Он хотел бы объяснить себе другое. Причину своих странных снов, что участились в последнее время. Снов, смутно тревожащих его днём и приводящих в нешуточное смятение ночью. Он не мог вспомнить их толком, и лишь однажды попробовал спросить у отца, случалось ли с ним подобное вскоре после прихода Сил, - но, натолкнувшись на его непонимающий и подозрительный взгляд, тут же прекратил расспросы, оставив их томиться у себя в душе без ответа.
А ещё – он вот правда так хотел бы знать, – почему он вдруг так привязался к этому медальону, что носил теперь, не снимая; медальону с гравировкой дракона с одной и феникса с другой стороны. Задумавшись о нём вновь, Крис неосознанно нашёл пальцами прохладный даже на тёплой коже тонкий металлический диск, провёл пальцами по знакомым контурам. Это не был медальон изначально – просто чуть погнутый и потемневший от времени жетон, что Крис нашёл когда-то, ещё в детстве, исследуя самые тёмные уголки их огромного поместья. Однако, если раньше ему нравилось сжимать в кулаке это своё сокровище, о котором не ведала ни одна живая душа, только в моменты грусти или иного душевного раздрая, то совсем недавно ситуация изменилась в корне, и Крис вдруг почувствовал причудливое желание постоянно носить с собой эту безделушку. И, конечно, даже в этой странности подошёл к делу со всей возможной скрупулёзностью: отдал жетон мастеру, наказал почистить, выпрямить, вообще привести в приличный вид, а заодно и сделать из него кулон, снабдив прочной цепочкой тонкого золота.
Наверное, именно из-за алогичности подобной прихоти, Крис и хотел так докопаться до истинной причины. Прекрасно зная, что Дракон – это знак его Дома, он надеялся найти Феникса хотя бы между строк в несчастном «Завете». Но – ничего не оказалось. Ни между строк, ни среди них, ни даже намёками в тексте. То есть, конечно, логичным было предположить, что Феникс был одним из символов двенадцати Сил, одним из тех, знания о которых были утеряны когда-то или намеренно подвергнуты забвению. Но что это давало?
В конце концов, Крис лишь убедился в том, во что верил с самого начала. Если другие Силы и были когда-то, они угасли. Если и существовал прежде другой мир, он погиб и уже давно. И нечего было лелеять глупые надежды, потому что они всегда ведут лишь к разочарованиям, а он своим бессмысленным трудом всего-то доказал эту неписанную истину, так ему было и надо.
Стоило просто уже прекратить думать об этом и начать лучше думать о каких-то гораздо более насущных вещах, забыть обо всех этих глупостях.
Словно приняв для себя какое-то решение, Крис с силой рванул кулон на себя. Тот не поддался. Ну конечно, прочная цепочка, на заказ. Какое ребячество. Вздохнув, он принялся искать застёжку на ощупь, перебирая тонкие звенья кончиками пальцев.
Он снимет кулон, положит его в один из самых дальних ящиков на самую высокую полку в своём кабинете и больше никогда не задумается об этой мелочи. Он забудет её и даже не вспомнит, если потом жизнь заставит когда-нибудь в этот ящик залезть. Или вспомнит, разумеется (к чему желать себе скудости разума), но она более не будет для него хоть что-либо значить. Этот Дракон и этот Феникс, этот невозможно манящий Феникс, что так свободно раскинул свои огненные крылья.
Он… правда забудет о нём?
Крис вдруг остановился в своих поисках застёжки; мысль о том, что надо будет забыть о Фениксе, отчего-то показалась почти нереальной и даже возмутительной, а поскольку была слишком чуждой его обычно рациональному мышлению, принялась на его глазах обрастать какими-то условно разумными, но отчётливо отступленческими доводами. Проще ведь забыть не о том, что ты спрятал, так ведь? Спрятанное будет манить своей недозволенностью. Легче всего забыть о том, что привычно – а именно таким, самым привычным, и станет этот кулон, если так и оставить его, просто оставить, ты ведь знаешь.
Соглашаясь с внутренним голосом, почему-то немного ехидным и немного елейным, Крис, конечно же, чувствовал, что просто даёт себя победить… самому же себе.
Но, поскольку он был уже внутренне побеждён, он действительно оставил кулон в покое, спокойно поднялся с кресла, собрал все листы своей работы в бумажный пакет, запечатав его на совесть, и вышел из кабинета, так и не задумавшись о том, что застёжки на цепочке попросту не оказалось.