It's Rainin' On my Heart

[somewhere-in-the-garden]

Писала-забрасывала-дописывала-забрасывала-заканчивала какое-то невероятное количество времени... Хотя - казалось бы, этюд...>_<

Название: It’s Raining On My Heart
Автор: ~dark_rose_for_elven_king~
Пейринг: ХанЧоль (упоминается Хичоль/Хонки)
Рейтинг: PG (или R, если считать пару нецензурностей)
Жанр: AU, романс, частичное POV Хичоля
Размер: фиклет (этюд?)
От автора: изначально эта музыка не служила вдохновением, но без неё бы не закончила…

loro's - it's raining pr2

www.mediafire.com/?sharekey=dde51472b9ea636b7f7... спасибо за неё Музочке) =*

пожертвовать временем?)

Небо над Парижем, оно чистое, даже несмотря на затянувшие его ровной клубистой пеленой тучи. Они вовсе не нависают грозно над землёй, нет, скорее, они кажутся совсем лёгкими – протяни руку, и сможешь зачерпнуть этот невесомый пух. Он протягивает руку, но не дотягивается до небес вопреки призрачной шальной надежде, и только ловит длинными пальцами лёгкие крупинки дождя; не такие же, но похожие уже покрывают его лицо мелкими каплями, стекая с носа по щекам, капая с подбородка, скользя вниз по шее до ямочки меж ключиц, касаясь кожи нежно, ласково. Ему кажется, что небо так говорит с ним, он всматривается в серые клубы и ловит краешком сознания ассоциации.
Первая мысль – это старая вата. Такая, какой становится новая, пролежав много-много лет в ящике с ёлочными игрушками…
…Такие были у бабушки, а вату она хранила зачем-то, можно было бы новую взять, но каждый раз на Новый год и Рождество вокруг ёлки оказывался именно этот, немного сероватый, местами скомковавшийся «снег». Странно, но меня это почему-то даже радовало – это значило, что что-то, хотя бы и эта бесполезная вата, остаётся неизменным. Я уже тогда понимал, чувствовал – мне нужна какая-то постоянная в этой жизни, необходима, как воздух. Но на эту роль вата, пожалуй, уже никак не тянула…
Вторая – дым. Не сигаретный, нет. Трубочный…
…Ты делал из него колечки, пытался выдуть нечто замысловатое, а я сидел рядом и угадывал по очертаниям, какую фигуру ты задумал на этот раз. Я знал, что тебе нравится эта трубка красного дерева, хотя ты так забавно смотрелся с ней, вы явно расходились по возрасту, но ты хотел ощущать себя старше, ты хотел нравиться мне таким, и я придумывал всё новые и новые сказки, щуря глаза на расплывчатый серый дым. Ты знал, как я люблю придумывать сказки, знал, что уже нравишься мне, даже в своей нелепости, и поддавался мне, хотя я, кажется, так ни разу и не угадал, ни одной из фигур, что ты задумывал, но ты только всё кивал и кивал, пока вдруг резко не выдохнул дым и не начертил пальцем в ещё мутном воздухе сердце. Я тогда подумал: может, моя постоянная – это ты?..
Он лежит спиной на мокрой траве посреди небольшого круга газона, совсем рядом с дорогой. Его куртка и штаны вымокли насквозь, но ему, в общем-то, всё равно. Мимо, укрывшись пакетом от дождя, пригнувшись, будто бы так зловредные капли меньше заденут его, пробегает какой-то запоздавший служащий; кинув на лежащего на траве, раскинув руки, тощего парня в кричаще красных кедах, он явственно бормочет: «Псих…», прежде, чем скрыться за пеленой дождя. Тот только смаргивает попавший на ресницы дождь.
Подумаешь, непонимание…
…Ты тоже – не понимал. Кода я приходил со счастливой улыбкой на лице:
- Хи, о Боже, ты опять гулял под дождём? Проходи… Да у тебя же вся спина мокрая, олух! Ты знаешь, газоны, по ним вообще-то не только ходить, лежать на них тоже нельзя - я открыл тебе глаза на истину? Прошу тебя, скажи, что да и что я больше не увижу тебя, похожего на дворовую, вывалявшуюся в луже кошку и не буду потом, чихающего, отпаивать микстурами! Господи, как маленький, иногда я совсем тебя не понимаю, Хи…
Непонимающий – но заботливый, о да! Самый заботливый. С тобой я привык к вкусу домашней еды, к тому, что из каждой «прогулки с дождём» я могу вернуться к твоему уюту – к твоему пледу, к твоему чаю с ромом, к твоим объятиям. Но ты не был мягким или бесхребетным. Ты позволял мне многое – уходить, не объясняя причин, и возвращаться перед рассветом, позволял в магазине одежды строить из себя капризную барышню, даже позволял подтрунивать над собой, но если вдруг шутка заходила хоть на чуточку дальше дозволенного – в твоём взгляде вдруг появлялась сталь, и, прячась за собственной ухмылкой, я понимал, что меня уже не тянет шутить.
Я тоже так и не смог тебя полностью понять…
Ему чуть не отдавливают ноги – каблуком: какая-то зарёванная дамочка, не заметив его, спотыкается о лежачего, и острая шпилька прошивает землю в сантиметре от краешка джинсов. Торопливо просит прощения срывающимся голоском и тут же, кому-то, кто позади, догоняет, она кричит голосом уже совсем другим:
- Отвали от меня, сукин сын! – и продолжает бег, а за ней – мужчина, в облепившем его промокшем костюме:
- Куда пошла, истеричка?! К одному из тех, кому греешь постель, да?! Стой, блядь!
Ревность. И это мы тоже – видели, проходили…
…И врут, что синоним любви. Ты тоже любил так говорить, но я-то знаю – ты даже свою собаку ревнуешь, когда она начинает слишком ластиться к твоему брату. Но я не отрицаю твою любовь, о нет. Просто знаешь, она душит. Как слишком туго повязанный тобой мне на шею шерстяной шарф – колется и душит. А мне был так нужен воздух… И я его нашёл.
И мне казалось, ты знаешь, почему мои прогулки становятся всё дольше, почему я с них – всё счастливее. И мне было страшно, безумно страшно возвращаться домой каждый раз и читать в твоих глазах все твои догадки, и видеть, как ожесточается твоё всегда спокойное и умиротворённое лицо, слышать в родном голосе незнакомые нотки холодной ярости. Потом ты отворачивался, протягивал молча полотенце, отводя взгляд, и уходил на кухню, без претензий и обвинений – и мне становилось мучительно стыдно. Ты знал и это, думаю, что так. Но, господи, кто, кроме меня, смог бы обвинить тебя в расчётливости?
А с Хонки мы убегали по лужам от слишком навязчивых теней собственных жизней, петляли по улицам города, хохоча и держась за руки; а потом пили мятный чай в неприметной кофейне на окраине, и я чувствовал себя свободным, и я чувствовал себя счастливым, и я впервые кого-то защищал. И тебе ведь уже не объяснить, что тот поцелуй, за которым ты застал нас в ту злополучную ночь, был не всерьёз, и что каждый из нас двоих был бы рад подарить его другому – тому (для меня и для Хонки – своему), для кого такой подарок уже давно потерял свою цену, превратившись в ритуал вроде ежедневной чистки зубов. Обидно, да? А я ведь больше всего на свете хотел бы пробежать по лужам именно с тобой, а после приготовить тебе мятный чай и выбросить к чертям собачьим этот паршивый ром…
Он чувствует незаметно подкрадывающиеся непрошенные слёзы и вставший в горле ком и поспешно прогоняет опасные мысли; так что парой минут спустя, если бы какой-нибудь скучающий телепат и решил бы заглянуть ему в черепушку, то увидел бы там не больше, чем пестрящие дикими расцветками витрины модных магазинов да картинки из популярных дорам.
Дождь заканчивается, оставляя после себя потемневший асфальт и запах озона, а он, единственный в это позднее непогожее время человек на улице, всё продолжает лежать на траве, и можно было бы подумать, что заснул, да только глаза – в небесную высь остекленевшим взглядом и губы - неслышно шепчут слова какой-то прицепившейся попсовой песенки.
Единственный, наедине с подбирающимся под куртку ознобом, наедине с тем дождём, что всё ещё идёт где-то у него внутри, и, на мгновение закрыв глаза, он может слышать стук невидимых капель о землю, напоминающий шелест.
Но звук приближающихся шагов всё равно оказывается громче, реальнее, заставляя подчиниться, вынырнуть из накатывающей полудрёмы, и он снова смотрит в небо, считая эти шаги, но не поворачивая головы, чтобы увидеть того, кто всё ближе и ближе – ведь хоть секунду можно погрезить наяву и со сжимающимся сердцем представить, что это…
- Твоя мечта – воспаление лёгких, я понял.
Голос, да, это правда его голос, но нет, не оторвать глаз от затягивающей в себя серой бесконечности.
…А ты, наверное, сейчас уйдёшь, потому что я теперь лишь эпизод, я выпал из твоей жизни, и…
- Я присоединюсь, ты не против?
…и ты бы никогда не стал так бездумно пачкать свои брюки…
Но пришедший человек садится рядом, и, скосив взгляд, он может видеть его смешно торчащие мокрые волосы, и профиль, такой знакомый… Вышел без зонта – разве так бывает? Нежданный-долгожданный поворачивается, улыбается немного грустно и потерянно, протягивает руку, чтобы оттереть капли с его щёк – пресные вперемешку с солёными, и он не знает, когда последние успели появиться, так предательски…
Он понимает, что надо что-то сказать, но всё, что хоть как-то тянет на правду и умещается в слова, это:
- Я не хотел… - и, вместе с тем, так похоже на банальнейшую ложь. Пожалуй, это самое глупое, что он мог придумать.
Уйдёшь теперь? Ты вправе…
Сидящий рядом только качает головой и придвигается чуть ближе, вопреки страху, в подтверждение шальной надежде. Шепчет:
- Ты мог бы просто сказать, что тебе надоел этот ром…
И не важно, откуда знает.
… Потому что в этот миг прекращается дождь.