princess was making things overly complex (c) | Keep your eyes fixed on me.
Название: Nox. Твоими молитвами
Автор: ~dark_rose_for_elven_king~
Бета: Базаров
Муза: Alice Princess
Дисклаймер: мальчики – свои собственные, мир и сюжет – мои)
Пейринги/Персонажи: ЮнДже, ЮнЧоль, ЮМин (сторонний), Джунсу
Рейтинг: NC-17
Жанр: AU, экшн, юмор/стёб, ангст, POV Юно
Размер: макси (33001 слов)
Статус: закончен
Саммари: "Таких, как я, в прежние времена называли экзорцистами. Изгоняющими дьявола. Но это было тогда, случаи, подобные этим, были на перечёт; после же войн всё пошло наперекосяк, вызовов стало всё больше – через некоторое время организовалась наша служба. Даже теперь, когда церквей почти нет, а многие местные приходы упразднены за ненадобностью, мы зовёмся Изгоняющими. Хотя по сути, уже не освободителями являемся одержимых, а их убийцами – но люди привыкли, людям проще считать эти действа Божьим умыслом. Их право. Но виноваты ли, в самом деле, те, кого мы лишаем жизней? "
Ночь – сумеречное время. Это выражение само по себе тавтологично, не правда ли? Ночь и сумерки – они совсем разные, и в сутках стоят тоже - порознь, и не зря. Тени – они и там, и там, но если ночью они обретают свою полную власть, то в сумерки весь мир сам становится тенью. Возможно – самого себя, возможно - какого-то другого мира, возможно – даже не существующего.
Мои ноги шагают прочь от центра. Глаза привычно зажмурены, подошвы сами выбирают путь по камням мостовой, всё ближе к тому месту, что якобы является домом. В руке я сжимаю крест, он больше, чем просто символ, чем атрибут, он часть меня, и, даже когда он лежит в нижнем ящике моего стола, я всё равно могу чувствовать тепло металла на своих пальцах, знаю, что в любой момент могу снова стать единым и только тогда ощутить – подлинную силу. Даже если это – от лукавого, но моя сила – не в Боге, не в вере, которую я должен проповедовать, моя сила в том, что меня – боятся. Когда человек боится, он становится слабым. Тот же, кого он боится, обретает власть. И у меня она есть, эта власть над людьми. И это единственное, что имеет значение под этим вечно неспокойным небом.
Говорят, раньше священники были другие. Что-то вроде добрых утешителей, способных простить и отпустить все твои грехи. Я вспоминаю об этом, стягивая с себя перед зеркалом рабочую рясу и всматриваясь в собственное отражение, касаюсь пальцами стекла в том месте, где прожигают его чёрные льдинки – глаза. Мои. Добро? Утешение? Это вряд ли, не в это время, не в наше. Возможно, раньше, когда люди сами приходили за исповедью, такое было возможно и было востребовано, но вряд ли забота будет смотреться уместно в глазах того, кто приносит смерть. Забавно, даже наедине с собой не могу называть вещи своими словами, выкручиваюсь, отвлекаясь красивыми фразами. Боюсь назвать себя тем, кем являюсь – убийцей. Хотя, с другой стороны – продолжаю разглядывать своё худое скуластое лицо, провожу ладонью по отросшей за день щетине – почему это должно быть важным? После Третьей и четвёртой мировых войн разве имеют значения человеческие жизни, человеческие души – насколько помню, они все давно были проданы, и хорошо, если Дьяволу, а не друг другу. А я всего лишь один из покупателей, к тому же не паразит, а санитар леса, так сказать.
Проведя, таким образом, внеочередную самопромывку мозгов – обычно она требуется для успокоения совести примерно раз в пару месяцев, - я отправляюсь в спальню, на ходу расстёгивая рубашку. По дороге я миную одну залу, и пару гостевых комнат. Это не редкость теперь – такие квартиры – и не роскошь. Когда-то люди буквально дрались за каждый метр, но, пожалуй, что войны решили с избытком проблему перенаселения и квартирного вопроса. Хоть в чём-то – плюс. Я гадок? Не более, чем все.
Форменные сапоги снять столь же нехитрым способом, что и верхнюю одежду, не получается, даже наступая себе на пятки. Наклоняться же лишний раз лень, поэтому за мной теперь тянется цепочка грязных следов – пустяки, следом же семенит робот-уборщик, побрякивает-поскрипывает ржавыми детальками, но это ничего, он тут вообще один из немногих в рабочем состоянии, так что жаловаться грех. Вот и сброшенную мной рубашку подобрал, умничка. Главное, чтоб не переклинило, и не отправил её в мусорку, хотя с моей зарплатой, думаю, переживу такую потерю.
Дойдя до кровати, падаю, наконец-таки, в прохладное царство простыней, закрываю глаза. Сапоги всё-таки поддаются, брюки тоже – не свинячат особенно и стягиваются без особых усилий с моей стороны, за что безумно им благодарен. Хочется нырнуть под одеяло и забыться, и забыть, и уйти из этого безумного мира хотя бы на день…
Разумеется, именно в этот момент я слышу переливчато-деловую трель из кармана ловко заброшенных за кресло времён минувшего 20-го века брюк. Нецензурно ругаюсь – интересно, а у кого-то получается делать это цензурно?, – скатываюсь с постели, еле успевая не подставить под удар и так превратившееся со времени предыдущего выхода на работу в сплошной синяк плечо, доползаю до легкомысленно отшвырнутого предмета гардероба и выуживаю из кармана смятую в ком, опять, перчатку со встроенным портативным телефоном. Натягиваю на левую ладонь, принимаю вызов.
- Юно, ещё не успел отойти к Морфею? У тебя срочный вызов, сейчас, немедленно!
Проглатываю вдох не разочарования – обманутой надежды на сон, спрашиваю по возможности беспристрастно:
- Что там?
- Парень, 24 года. Обратились родители. Говорят, вроде как, невообразимое что-то творится…
- Далеко?
- Твой район, но лучше на мопеде, сейчас кину самый быстрый маршрут.
- Когда выезжать?
- Честно? Это тот случай, когда вовремя было бы минут десять назад.
- Понятно.
Отключаюсь, наконец, позволяю себе вздохнуть – и слышу в этом вздохе всю обречённость. Потом включается профессионализм, и все раскиданные по квартире вещи я уже нахожу с предельной точностью и скоростью. Скептически бросаю взгляд на отметины грязи на задниках сапог – в следующий раз всё-таки буду снимать ручками, - но чистить времени уже нет. Вся экипировка на мне, ряса, самое важное – беру из ящика крест, проверяю лазер: исправен, заряжен, на предохранительном режиме – мне ещё дороги мои ягодицы.
Перед домом открываю небольшой гаражик, вывожу мопед. На время прикрепляю крест позади сиденья – так, чтобы в любой момент можно было дотянуться. Чувствую лёгкий разряд на левой ладони: не обманул, гад, есть маршрут. Значит, есть новая цель – на ближайшие полчаса моей жизни. А о другой цели, более насущной и манящей – выспаться, - стоит пока позабыть. На те же полчаса.
Забываю и газую по указанному адресу, игнорируя предписанные правилами противопыльные очки. В тёмное время суток они не союзники, а враги – хорошему обозрению и небольшим ночным чудесам. Если опускать то, что я в них вроде как и не верю. По должности – положено верить.
До цели добираюсь минут за пять-семь, не больше, доверившись зелёной линии на схеме города, петляющей сквозь неприметные узенькие улочки. А цель – не хухры-мухры себе домик, даже с учётом нынешнего положения дел. Становится понятна срочность: даже если дело пустяковое, и паренёк просто перебрал таблеток или виртокайфа, а родителям почудилось невесть что – такие ждать не любят и не будут.
С пафосом проезжаюсь по широкой дороге, ведущей к особняку, покрываю добрые метров сто между рядами садовых изысков и вычурных фонарных столбов, чтобы резко затормозить у крыльца и почти на ходу спрыгнуть на землю, ловко не давая мопеду улечься боком на гравий, забираю крест. Отгоняя определение «выпендрёжник хренов», убеждаю себя, что просто стараюсь соответствовать гротескной обстановке. Почти получается.
Со ступеней ко мне сбегают двое.
«Родители» - думаю вначале.
«Слуги» - понимаю при мере их приближения. Дворецкий и одна из горничных, у последней глаза грозят вытеснить с лица остальные составляющие.
- Господи, как хорошо, вы приехали, наконец-то, как хорошо, там такое, вы ведь поможете, а то там… - принимается тараторить она, но под моим взглядом, хвала Всевышнему, затыкается.
- Где? – коротко спрашиваю я.
- Кто? – тупо переспрашивает горничная, дворецкий, судя по всему, немой. Я понимаю, что лаконичность, вероятно, не мой конёк. Не в этот раз.
- Для начала, родители. Они меня вызывали?
- Нет их, сударь, господин священник, нету! Уехали, а тут такое началось, ну я позвонила, объяснила, а они сказали, что сами обо всём позаботятся, а потом перезванивают и говорят вас ожидать… это что же, молодого господина теперь?…
Старательно игнорирую последний недовопрос и задаю свой.
- А где молодой господин?
- Ой, Жан проводит вас!
Жан, оказавшийся не немым, но иностранцем, действительно провожает. Сначала – в мраморный холл с высокими потолками, затем – на лифте, до третьего этажа, а дальше просто выразительно тыкает пальцем, куда идти. Сам, я так понимаю, продолжать работу гидом не хочет. Вижу – боится, и не настаиваю. Разворачиваюсь, иду в указанном направлении. За моей спиной с мягким шумом закрываются двери лифта. Мои шаги тонут в толстом ворсе ковра, их неслышно, и вокруг – абсолютная тишина. Будто отключили звук в динамиках жизни. В таких случаях обычно наоборот, себя бы услышать, а тут… Тихо. Пальцы крепче сжимаются на рукоятке креста.
В конце длинного коридора – дверь. Такое ощущение, что эта настораживающая, будто затягивающая в себя тишина концентрируется именно там, за этой самой дверью, эпицентр – там. Толкаю её, и привычным жестом – шаги вперёд-чуть вправо, чтобы увернуться от предполагаемой опасности для всяк входящего.
Но её нет.
И вообще, здесь хоть кто-то – есть?!
На первый взгляд, и на следующие штук десять по разным уголкам этой свалки роскоши, иначе не назовёшь, комната оказывается абсолютно пустой. Ну, точнее, на предмет существ человеческого происхождения – по другим параметрам она более чем полна. Перегружена мебелью, без сомнения, стоящей больше, чем полагается обитым кожей и тканью деревяшкам, повсюду разбросаны какие-то вещи, такое ощущение, что здесь был погром – на полу поломанные стулья, разодранные подушки, соответственно – и белые перья, куда ни посмотри. Хотя это-то как раз неудивительно. Удивительно то, что всё это, видимо, было, а по идее – должно продолжаться. По законам жанра. По тем же законам ещё явно не хватает виновника происшествия.
Хотя – виновника ли на самом деле?
Таких, как я, в прежние времена называли экзорцистами. Изгоняющими дьявола. Но это было тогда, случаи, подобные этим, были на перечёт; после же войн всё пошло наперекосяк, вызовов стало всё больше – через некоторое время организовалась наша служба. Даже теперь, когда церквей почти нет, а многие местные приходы упразднены за ненадобностью, мы зовёмся Изгоняющими. Хотя по сути, уже не освободителями являемся одержимых, а их убийцами – но люди привыкли, людям проще считать эти действа Божьим умыслом. Их право. Но виноваты ли, в самом деле, те, кого мы лишаем жизней? Действительно – только одержимы, это всегда видно, если на самом деле, и скорее жертвы обстоятельств, чем что-то иное. Может случиться с каждым – кажется так, да?
Я прохожусь по комнате, приглядываясь более тщательно, чтобы, наконец, зацепиться взглядом за торчащую из груды какого-то разноцветного тряпья на диване бледную, безжизненно висящую кисть. С почерневшими кончиками пальцев. Игнорируя разрастающееся внутри раздражение на теперь очевидное, я резко дёргаю за руку, и к моим ногам падает тело. Сажусь на корточки и переворачиваю его лицом к себе. Юноша. Смазливая мордашка, черная помада, чуть смазавшаяся у правого уголка губ, потёкшая некрасивыми разводами тушь, модный прикид из сплошных разрезов и рваных оборок – классический отпрыск богатых родителей, пошедший в разнос. Других и нет сейчас. Но ни в коей мере не мёртвый, нет-нет. Живёхонький… Только вот укуренный и – проверяю привычным жестом ямочку на изгибе шеи под самой кромкой волос и, разумеется, нащупываю там под кожей металлический шарик – под виртокайфом тоже. Мразь. Глупая, загипнотизированная.
Я встаю, еле удерживаясь, чтобы не пнуть мысом сапога мирно валяющуюся тушку, и вызываю штаб.
- Джунсу, тут, судя по всему…
И тут меня хватают за ногу. Обомлев, смотрю вниз: тельце, надо так понимать, вернулось к жизни, и теперь, как результат, тонкие длинные пальцы с неожиданной силой удерживают мою щиколотку.
- Что тут? То есть, что у тебя, там? Юно, эй?
Но снизу второй голос, тише, слабее, просяще:
- Не надо… Подожди…
Отключаю связь с Джунсу. Сам не знаю, почему я это делаю. Этот парень - пустышка, обычный наркоман, и об этом следует сообщить, но…
- Чего тебе?
Не сложившийся одержимый приподнимается на локтях, наконец отпуская из цепкого захвата мою ногу, садится, прислоняясь спиной к дивану, поднимает на меня глаза. Огромные, чёрные, как ртуть, затуманенные. Но не демонами.
- Не говори, что я не….не… - щёлкает пальцами, пытаясь вспомнить слово. Не дождавшись помощи с моей скептически настроенной стороны, сдаётся. – Короче. Если ты меня сейчас сдашь, то меня убьют другим способом.
- Повтори. А лучше объясни, - зря я, наверное, скорее всего он бредит и даже не понимает, о чём говорит. Надо было не слушать, говорить Джунсу, как есть, и уходить отсюда, подальше от всей этой головной боли и наркотического бреда.
Юноша усмехается, пытаясь сфокусировать взгляд на моей персоне – получается, кажется, с трудом.
- Думаешь, мои предки не могут отличить одержимости от простого кайфа, даже с описания этих болванов? А ты вообще тоже, нашёлся ненормальный, обычно и не смотрят, нарик или нет, сразу мочат, а ты… Впрочем, это явно не мне жаловаться! – парень лезет куда-то в карман, достаёт самокрутку в чёрной обёртке – хотя и до этого чёрные кончики пальцев не были для меня вопросом – и начинает шарить вокруг в поисках зажигалки. Уже на автомате, пытаясь осмыслить его слова, даю ему прикурить, тот хмыкает – у меня зажигалка в форме готического храма, - затягивается.
- Ты хочешь сказать, что твои родители вызвали меня, зная, что ты не одержим?
- Браво! Приз заберёшь позже, ок? – этот недомужчина с манерами избалованного подростка начинает раздражать всё больше и больше.
- Так чего ты от меня хочешь? Чтобы я тебя убил?
- Иди ты.
- И пойду! Нужен ты мне… – в самом деле встаю, хотя понимаю, что разговор ещё не окончен, о чём мне тут же напоминают, резко дёргая за подол рясы и снова заставляя опуститься на корточки.
- Не уходи, помоги мне! – я уничижительно смотрю на парня и вдруг понимаю, что того начинает бить крупная дрожь.
- Ты не по адресу. Тебе пока что не священник нужен, а нарколог. Но если продолжишь в том же духе, то думаю, что я тебя ещё навещу.
От меня только отмахиваются. При этом пепел от сигареты, зажатой в дрожащих пальцах, падает прямо на дорогущий ковёр. То-то мамочка с папочкой обрадуются… Хотя им тут вообще поводов для радости – невпроворот.
Снова вызов – снова штаб, Джунсу. Наверняка с уточнениями по ситуации, я ведь без объяснений прервал предыдущий сеанс связи, мной же и начатый… Как выкручиваться – пока не представляю. Почему-то говорить, что тревога была ложной – не хочется, что-то вроде шестого чувства, чутья. И этот странный парень…
Но Джунсу не спрашивает, а просто сообщает, неуверенно:
- Юно, тут с тобой напрямую хотят пообщаться… Если ты ещё не закончил там… Родители клиента.
- Ещё не закончил.
- У тебя там всё в порядке?
- В полном.
- Не верю, хитрая задница, но соединяю… Разбирайся сам.
Щелчок переключения, и тут же – будто покрытый изморозью женский голос:
- Это вы занимаетесь моим сыном сейчас?
- Да, мадам.
- Хотелось бы уточнить одну деталь. Вы должны иметь в виду – даже если вам покажется, что он не одержим, это не так. Мальчик безнадёжен, и если для вашей уверенности потребуется материальное подтверждение, мы его вам обеспечим, это для нас не вопрос. Вопрос возникнет, если вы решите пойти против нас… Вы понимаете?
- Прекрасно, - а по спине непривычным холодком тем временем расползается даже не страх, а какая-то липкая, противная жуть: сколь бы ни был велик мой цинизм, сколь часто я не сталкивался с тем, что заказчиками оказывались близкие родственники, такое – впервые. За все годы. Дерьмо.
На другом конце отсоединяются, видимо, удовлетворившись моим ответом, я опускаю руку с перчаткой и, не заметив сам, повторяю уже вслух:
- Дерьмо…
Паренёк издаёт слабый смешок, и только тут я понимаю, что весь разговор прошёл по громкой связи. Появляется ощущение, что вывалялся в грязной луже, как последняя свинья. Что за чёртова ночь?
- За что они тебя так? – всё, что могу спросить у него, курящего эту отравляющую изнутри дрянь в затяг, выпуская колечки дыма так безмятежно, будто бы это не ему его родная мать только что подписывала смертный приговор по умолчанию. Со взятками и угрозами. Прелесть какая. Чудо, а не семейка. Во что я влез?
- Это долгая история… Так ты поможешь?
Смешно, но, ещё не ответив на заданный вопрос и стараясь не ловить взгляд омутов-глаз, уже понимаю, что в подсознании прокручиваю варианты спасения этого фрика. Наконец вроде нахожу подходящий.
- Твои родители сильно следят за количеством слуг в поместье?
- Пфф, смеёшься? Да им всё равно!
- Отлично…
Я встаю, дотягиваюсь рукой до звонка вызова прислуги.
…Вариант, конечно, подходящий, но…
Торопливые шаги по коридору. Дверь осторожно открывается, и в комнату робко просачивается тот самый Жан, проводивший меня. А теперь я – его. В другое место. Движение почти на автомате – выхватить крест, с выверенной точностью направить, и вот уже не Жан, а кучка пепла на многострадальном ковре.
И визг на гране ультразвука и истерики:
- Ты что, псих?!!!
… Вариант, конечно, вполне подходящий, но кто мне говорил, что он должен быть высокоморальным?..
- Псих, долбанный маньяк, ты что сделал?!!
Быстро затыкаю рот надрывающемуся всё на тех же тональностях парню, зло шипя ему в ухо:
- Тебе сейчас чья шкура важнее, его или твоя? – мальчик, судя по всему, у нас эгоист, потому что тут же затыкается и просто продолжает бешено пялиться на меня, даже не моргая, глазами, полными неправедного ужаса. Отпускаю, даю доступ кислороду. – Тебя как хоть зовут?
Сдавленным шёпотом:
- Джеджун…
- Ок, Джеджун, сейчас ты быстренько соображаешь, где у вас тут чёрный вход, и незамеченным – если жить, конечно, хочешь – выбираешься за ворота. Я выйду через основной и потом сделаю круг, чтобы тебя забрать, понял? – бред, что за бред, с почти лобовой атаки под конец слетаю на тон, каким объясняют ребёнку путь до новой школы. Дело ли в этих действительно очень детских глазах? Не суть. Главное, что всё-таки кивает согласно и даже поднимается на ноги, всё ещё дрожа.
Чуть было снова не задаюсь вопросом, что я вообще творю, но вместо этого направляю свою деятельность на сметание того, что прежде было Жаном, в аккуратный, валявшийся неподалёку, бархатный мешочек. Судя по всему, раньше там хранились «колёса» - теперь его участь, пожалуй, что не лучше прежней. Видимо, делаю это с лицом предельно равнодушным и будничным, потому что, закончив процедуру и встретившись взглядом с Джеджуном, читаю в его глазах страх почти животный, хотя, казалось бы, современная клубная молодёжь, вечно пыряющая друг друга ножичками, умирающая от передоза, постоянные «несчастные» случаи – кто, как не они должны знать смерть в лицо? Разве что, может быть, непривычные пока к такой вот… привычности к ней.
- Что стоишь? Меня дожидаться необязательно. Ну, пошёл! – от моего сурового гарканья обкуренное существо подскакивает на месте, вздрагивая, но второй раз повторять не приходится, и, выглядывая в коридор, я вижу, как он нетвёрдой зигзагообразной походкой бредёт обратно к лифту, однако, не доходя до него, останавливается у огромной картины, практически от пола до потолка – вероятно, какой-нибудь выдающийся родственничек. Пинок по родственничку – и полотно отъезжает в сторону, открывая узкий проход; впрочем, худосочному парню, судя по всему, это трудностей не доставляет: ныряет в темноту лаза и – аплодисменты скрытности и смекалке! – оставляет его открытым.
- Чтоб тебя! – ругаюсь под нос, вскакивая с места, одной рукой сгребаю крест и мешочек с Жаном и кидаюсь к картине, уже вторым для неё пинком возвращая фамильную ценность на место.
Всё. Одна опасность миновала. Теперь нужно успокоиться, надеть на лицо маску непробиваемой официальности и сделать так, чтобы на физиономии никак не отражалось желание догнать заразу и испепелить от греха подальше. Я ему, видите ли, тут шкуру спасаю, а эта ослина даже о собственной безопасности не заботится! Ехидный голосок где-то в глубине подсознания отпускает едкое замечание – де, попал, привыкай, что отныне его шкурка на твоём и только твоём попечении. Забавная ситуация обрисовывается – сажусь в лифт и нажимаю на кнопку первого этажа – поскольку это создание от природы ли, вследствие ли наркотиков, но крайне ненадёжное, то мне теперь придётся, коль взялся, печься о нас обоих, за себя и за него. А если он хоть в чём-то облажается, и я не угляжу, то, опять же, полетят обе наши головы. И, пожалуй, задаваться вопросом «Зачем?» уже немного поздно – уже связаны, туго-натуго, словно цепями или лентами, как кому больше нравится. В последнем случае – почему-то слово «ленты» застревает в мыслях – всенепременно чёрными.
Двери открываются, и я с самодовольным лицом, как и полагается по должности, выхожу сначала в уже знакомый холл, а затем и из особняка – на широкое каменное крыльцо, обдуваемое всеми ветрами. Шумно вдыхаю свежий воздух – холодный, но всяко лучше душной, давящей атмосферы этого дома.
Долго насладиться вновь обретённой свободой дышать тем, чем хочется, мне не дают, звери такие. Из своих мыслей выныриваю потому, что чувствую, как кто-то слабо дёргает за рукав. Поворачиваю голову – и вижу заплаканное лицо служанки, той самой, что встречала меня при приезде.
- М-м-молодой хозяин? – сдавленно шепчет она.
Назидательно указываю перстом в небо.
- Он уже в лучшем мире, так что не реви, - она делает прямо противоположное, и я решаю применить шоковую терапию. – Кстати, о хозяине… - достаю мешочек. – Можешь оставить себе, ему уже не понадобится.
Надсадные всхлипывания тут же прекращаются, и в маленьких глазках, направленных на моё подаяние, блестит и переливается страсть наживы. Огрубевшие, некрасивые руки хватают мешок, поспешно развязывая тесьму, но тут же роняют; одновременно с этим двор оглашает трубоподобный вопль ужаса.
- Что…что это?!
- Как что? – эффектно поднимаю бровь и смотрю на пепел, выпавший из мешочка после падения. – Твой хозяин молодой. А ты, растяпа такая, его рассыпала, ай-яй-яй! – созерцаю быструю перемену цвета служанки, от пурпурного до оттенка муки грубого помола и опять в пурпур, и решаю, что самое время ввернуть свою версию правды. – И вообще, что за слуги в этом доме! Одна хозяйскими останками разбрасывается, другой вот, этот ваш Жан, как прибежал на мой вызов, так и убежал, теряя тапочки – небось уже не вернётся, чуть ли в штаны от страха не наделал! Так что ищите нового. Адью!
Быстро спускаюсь по ступеням, оставляя глупую женщину внимательно думать над своим поведением, седлаю мопед. Теперь – только надеяться, что заживо упокоенный в помыслах родных парень сделал всё как надо, и мне не придётся искать его, колеся по всему немалому ночному городу. Который, кстати говоря, несмотря на то, что я больше люблю его именно этой порой, чем в жаркий летний полдень, к примеру, ночью будто бы специально разрастается и запутывается, узлами завязывая улочки, разворачивая аллеи и проспекты. И, пару раз проехав за полночь по дороге, сто раз езженной днём, и в результате оказавшись совсем не там, где рассчитывал, начинаешь задумываться, настолько ли это предположение фантастично?
Тем не менее и слава Господу, на этот раз без сюрпризов: подопечного своего – наверное, стоит называть его именно так – нахожу там, где и предполагал найти: у самых задних врат, сидящим на тротуаре своей тощей попой и клацающим зубами от холода, руками крепко обхватив себя за плечи. Да, пожалуй, ультрамодная жилеточка вряд ли могла сойти за одежду, и вообще, а уж в данном случае тем более, но. Не его мамочкой я нанимался. И вообще не нанимался. Так, акт доброй воли – или каникулы для разума, как ни назови.
Подъезжаю, притормаживаю у этой скульптуры по умолчанию, выразительно показываю на место позади себя.
- Эй, как тебя там… Джеджун, давай садись быстро, пока не примёрз окончательно!
Тот упрямо качает головой.
- Н-н-нет, я лучше сам теперь. Спасибо… Пойду куда-нибудь…
Пойдёт он. Угу. Как же! Чтобы попасться первой встречной полицейской шавке, горяченьким, так сказать, с пылу жару. А меня потом моим же крестиком…
- Нет уж, я тебя вытащил, поэтому и командовать буду здесь я. Единственное место, куда ты сейчас пойдёшь, а, точнее, поедешь, вместе со мной – так это ко мне домой, уяснил? – включаю суровость в голосе процента на 72, ему хватает.
Во всяком случае, хоть и зыркает на меня без особого доверия, согласно кивает и приподнимается, тут же цепляясь за мопед. Ну да, мы ещё и передвигаемся с трудом, главное, чтобы во время дороги это чудо не свалилось.
Проследив, чтобы он нормально уселся сзади, строго наставляю, старательно хмуря брови – лучше переборщить со строгостью, чем потом собирать в совочек остатки от мажора, размазанные по брусчатке на протяжении километра.
- Держись за меня, а то свалишься, понял? Вот так… - самостоятельно этот Джеджун, видимо, соображать уже плохо способен, поэтому помещаю его руки у себя на пояснице. Девичьи такие лапёшки. – И если у тебя нет цели закончить жизнь под колёсами…хммм….мопеда, не советую отпускать!
Расценив невнятное бурчание у себя за спиной как согласие, газую, пытаясь по памяти выстроить в голове маршрут – самый короткий путь домой. Вспоминаю, что так ещё и не связался с Джунсу, но для связи требуется одна свободная рука, и при одиночном путешествии это возможно, но только не с таким вот дополнительным грузом, которому мало ли что взбредёт…
И взбредает. Качественно так…
Уже на подъездах к дому, когда остаётся ещё только пара кварталов, невольно замечаю – хотя и старался не отвлекаться от дороги, - что изящные пальцы на моей талии сплелись крепче и как-то… по-другому. Пара мгновений – и они вообще перестают хранить верность своему местоположению, скользя выше, по моей груди, весьма недвусмысленно; тут же – горячий выдох прямо мне в шею.
От неожиданности едва не теряю управление, всего на десяток сантиметров избежав встречи со столбом. Останавливаю мопед, соскакиваю, ору в лицо парня, хватая его за грудки и встряхивая.
- Ты что, совсем сдурел?! Жить надоело?!! Извращенец хренов!!!
Судя по блаженной улыбке, до сознания парня мои слова мало доходят. До сих пор не знаю, как и когда начинает действовать виртокайф, этот маленький шарик, вшитый в шею каждому из любителей подобного рода развлечений, но – могу лишь предполагать – вероятно, это был он.
Хотя, он ли, не он, а делать что-то надо. Потому что размякшее тело идиота, тряпкой повисшее у меня в руках, уже явно неспособно даже просто сохранять сидячее положение, так что прежний вариант с обычным довозом уже не катит.
Вздыхаю и забрасываю тушку на плечо. Наша процессия, вероятно, весьма забавно выглядит со стороны: я, со своим человекоподобным горбом, и мопед. Идиллия.
Домой добираюсь перебежками – у нас район довольно тихий, но и здесь найдутся любители позднего праздношатания. А именно их нам сейчас и надо меньше всего, мне и моему для всех теперь мёртвому подопечному. Подопечный. Ну и странное это слово, для меня. Даже на губах – странно. Особенно то, что относится оно к одному из тех, кого я привычно презираю. Иногда даже – ненавижу. Причин достаточно.
Сначала несу тело к своей спальне, но, вспомнив его выходку на дороге, на полпути сворачиваю в гостевую. Да, там холодно, промозгло, потому что давно уже дало дубу отопление, но сам виноват. Мне даже малейшей угрозы прерывания сладкого долгожданного сна путём наркотических домогательств со стороны этой шпалы вполне достаточно, чтобы занизить свой и так карликообразный уровень человечности. Поэтому, ничтоже сумняшеся, сваливаю бесчувственного паренька на стоящую в углу чуть скособоченную кровать и – карлик сострадания встаёт на цыпочки и чуть ли не подпрыгивает – укрываю его самым тёплым и недырявым одеялом из найденных в куче на кресле. Если ему повезёт, и к утру не случится заморозков, возможно, даже насморк не подхватит от такой ночёвки.
Выхожу из комнаты. Вместе с полным одиночеством возвращается утраченный было здравый смысл, и я, откровенно говоря, совсем не рад такому возвращению. Потому что он, этот холодный беспристрастный судья – рассудок, твердит, не переставая, что я, наконец, нарвался по полной на то, чего так старательно избегал все последние годы – проблему. Большую, такую, что непременно потянет за собой столько других, что выбраться, выпутаться из этого клубка будет потом совсем непросто. Может быть – невозможно. Скандалов с церковью, с нашими, нынче не любят, мы должны чётко и чисто выполнять свою работу, иначе – им проще будет убрать тебя, чем разбираться. Вот почему (хоть мало кто признаёт это) так много случайных смертей – нариков, алкоголиков, простых безобидных сумасшедших. Никто из наших ребят не хочет ставить под угрозу свою жизнь своими же сомнениями, когда можно просто – пришить. Тем более, что их же сдают, значит, жалоб не будет. И мать Джеджуна именно поэтому была так уверена, что в её идеальный, непонятно какой цели служащий, план не вмешается кто-то, потому что – никто не стал бы. Никто. А я - стал. Умник.
С подобными самоуничтожающими мыслями добираюсь, наконец, до спальни, еле передвигая ноги, и только открывшийся вид на мою большую, такую родную кровать согревает мне сердце. То, что в подобное, почти мурчащее состояние меня может привести только данный предмет меблировки и ничто и никто другое, объясняет моё рабочее расписание – неровное настолько, что иногда я, как буржуй, сплю до обеда, а порой вот, как в последние полмесяца, глаз не смыкаю вовсе.
Ах да – вспоминаю, - Джунсу. Я так с ним и не связался. Замираю на пороге. Перчатка всё ещё на мне, а ведь вредно, по идее, её затаскивать, а то связь перемыкать будет… Мысли ползут сонно, медленно, и так же неторопливо я сам ищу на сенсорном экране номер штаба, торможу жутко, ведь он же последним был…
На мою руку поверх перчатки вдруг ложится чья-то ладонь, бледная, узкая, с длинными тонкими пальцами и выступающей косточкой запястья. И мне, право, уже даже не нужно оборачиваться, да и голос не прибавляет новой информации – я уже узнал своего неожиданного ночного визитёра. Неожиданного, потому что – нежданного.
- А мальчик ничего так, у тебя определённо начинает появляться вкус, дорогой.
Я всё-таки поворачиваюсь, чтобы выхватить уже привыкшим к темноте взглядом мордашку напротив, чем-то напоминающую детскую, если бы не количество косметики на ней, рыжие кудри в вольном беспорядке и очки с цветными розовыми стёклами на самом кончике носа, игриво высунутый кончик языка и почти эфемерная ухмылка самым уголком щедро намазанных блеском губ. Тот самый. Нежданный.
- Да, ты прав, когда я встретил тебя, он, пожалуй что, был ещё только в зародыше. Что ты здесь делаешь? – спрашиваю, а сам уже отвожу взгляд, выдёргиваю руку и, дойдя до кровати, устало плюхаюсь на неё. Но и там старательно продолжаю буравить пол между сапог или, скажем, стенку, только чтобы не смотреть на гостя.
Когда-то – самый близкий друг, а теперь – та самая живая причина, по которой так ненавижу все эти наркопритоны, обещающие укрыть в галлюциногенных мирах от ужасов настоящего. Причина – а кто ещё? Тот, встречи с кем неизменно заканчиваются истериками с его стороны и затяжной попойкой для меня. Так зачем же тогда они нам теперь вообще – эти встречи? И, тем не менее, иногда он приходит. Такими ночами, как эта, а я ещё не научился прогонять, хотя всё время пытаюсь, но то ли мне не достаёт решимости – или я всё-таки хочу, чтобы остался? – то ли он слишком невосприимчив к намёкам – или просто так не хочет уходить?
Вот и сейчас, мой тон был далёк от дружелюбного. Да даже не так – любой другой бы вполне мог счесть такое за невербальный посыл и обидеться смертельно. Но он только спокойно улыбается и входит в комнату, облокачивается на одну из колонн, подпирающих здесь потолок и внимательно меня разглядывает, будто бы успел забыть. Его тощая долговязая фигура на фоне дверного проёма, из которого льётся мягкий свет из освещённой залы, кажется ещё тоньше, ещё призрачнее. Разве что призраки обычно всё-таки при саванах белых да при цепях, а этот – в откровенно неприличных, почти сползающих с выступающих бедренных косточек обтягивающих джинсах и в кофточке, больше смахивающей на простую ночнушку – разве что для девочек подросткового возраста, а не для парня 27 лет отроду. Впрочем, ничего другого от него ожидать не приходится.
- Хичоль, ты так и не ответил.
- Да вот шёл мимо, знаешь ли, смотрю, мой Юнни крадётся в ночи и несёт кого-то так преданно… Думал, ты отдал душу Богу, а тело – мотоциклу, мой храбрый рыцарь без страха и упрёка.
- Если это всё, что ты хотел сказать… - демонстративно заваливаюсь на подушки, заложив руки за голову и уперев взор в потолок. Потом всё-таки поворачиваюсь на секунду, только чтобы резко бросить: - Или тебе деньги нужны? На работе не доплачивают за сверхурочные? Так сразу так и говори!
А внутренне уже себя пинаю. Зачем? Опять припёрся, да, но ведь так мирно начинался разговор. А теперь уже всё. Тема, касающаяся того, что развело нас фактически по разные стороны баррикад, всегда была опасной и всегда вела к началу очередной перебранки.
Но – в ответ опять спокойствие.
- Нет, с деньгами и на работе всё в порядке, спасибо, - такой вежливый тон, будто не мне, а служащему банка рассказывает. Да что ж такое?
Хотя, наверное, даже самому себе не стоит врать, что сейчас есть большая охота к словесным перепалкам и выяснениям отношений. Слишком устал. И я, и, судя по всему, он тоже. Разве что хмыкаю, уже по привычке, при слове «работа». Работа. Мда. Официально Хи состоит на должности официанта в ночном клубе, полуофициально – ещё и танцует у сцены в шмотках в облипон, и хоть у друга моего со способностью к красивым телодвижениям под музыку из рук вон…точнее, из ног вон плохо, за девчачью внешность, жеманные манеры и непосредственность характера он пользуется достаточной популярностью. А вот про неофициальные источники его заработков в том же заведении я даже думать не хочу – меня обычно начинает тошнить, а спрашивать у него самого… Нет, увольте.
К тому же, заранее понятно, что подобный разговор – тупик. Ещё больший и крепко выложенный камнем, чем тот, в котором мы сейчас. Задавать этот вопрос – на одних догадках – слишком большой риск. Мне ещё всё же дорого это подобие дружбы, что выжило между нами после стольких падений, разочарований и дрязг, чтобы терять его так глупо.
Поэтому – избавляюсь от ненужных мыслей, проглатываю желчные реплики и просто опять спрашиваю, уже беззлобно:
- Так всё же, зачем ты здесь?
Словно почуяв перемену моего настроя, Хичоль в мгновение ока из статичной безэмоциональной статуи вновь становится привычной мне Золушкой – прозвище, которое он сам себе и придумал.
- Юююнни, - подлетает ко мне, канючит. – Я по тебе соскучился, дубина ты бесчувственная! – тут же я имею счастье ощутить на своей согнутой в колене ноге весомый хлопок ладошки.
- Вот ты хамло, спать не даёшь, так ещё и дерёшься, - ворчу я и одной рукой загребаю его в медвежью хватку, ближе к себе, подальше от многострадальной конечности. Он каким-то образом выкручивается и – непостижимо как – вдруг оказывается уже у меня на кровати, сидя верхом на мне, холодные пальцы упираются мне в грудь.
- И всё-таки, кто этот мальчик, Юнни? – спрашивает, пристально буравя взором оленьих глаз.
В этот раз уже не убежать от ответа, припёр, в прямом смысле слова, только вот что не к стенке, а к кровати. Шансов, однако, это не прибавляет.
- Это долгая история, Хи. Сам ещё не понимаю. Только вот никому лучше об этом пока не знать, хорошо? – я дожидаюсь от него кивка, и вот тут, наконец, даю ход небольшому ехидству: - А ты ревнуешь что ли? Не влюбился в меня часом за долгие дни тяжкой разлуки?
Хичоль предельно серьёзно качает головой, и я, за проведённые бок о бок годы научившийся отличать его искренность от бравады, понимаю, что отвечать он вознамерился тоже – всерьёз.
- Нет-нет, это невозможно, дорогой. Знаешь, - он отводит взгляд куда-то в заоблачные дали, - когда-то давно, когда Золушка встретила Принца, она пообещала себе, что ни за что в него не влюбится, потому что знала, что потом он непременно заведёт себе какого-нибудь смазливого мальчика…или девочку…и её сердечко будет вдребезги разбито! Так что это никак невозможно, Юнни, - он снова смотрит на меня и мягко улыбается.
- Просто я не твой Принц, Золушка, - тихо произношу я.
Хичоль вздыхает, скатывается с меня, правда, только для того, чтобы тут же устроиться рядом, по-свойски обняв рукой и закинув ногу мне на бедро. Бормочет еле слышно:
- Было бы гораздо проще, если бы ты был им…
- Знаю, Релла, знаю… - отвечаю в тон. – Но, может, для меня ещё не всё потеряно, и я могу быть, к примеру, Крёстной Феей? Или хотя бы тыквой…
В награду за остроумие мне достаётся жутко щекотный смешок в шею. Может, Хи что-то ещё мне отвечает, но последнее, что слышу я – это свою мысль: «Совсем, как раньше». И проваливаюсь в сон.
(продолжение в комментариях)
Автор: ~dark_rose_for_elven_king~
Бета: Базаров
Муза: Alice Princess
Дисклаймер: мальчики – свои собственные, мир и сюжет – мои)
Пейринги/Персонажи: ЮнДже, ЮнЧоль, ЮМин (сторонний), Джунсу
Рейтинг: NC-17
Жанр: AU, экшн, юмор/стёб, ангст, POV Юно
Размер: макси (33001 слов)
Статус: закончен
Саммари: "Таких, как я, в прежние времена называли экзорцистами. Изгоняющими дьявола. Но это было тогда, случаи, подобные этим, были на перечёт; после же войн всё пошло наперекосяк, вызовов стало всё больше – через некоторое время организовалась наша служба. Даже теперь, когда церквей почти нет, а многие местные приходы упразднены за ненадобностью, мы зовёмся Изгоняющими. Хотя по сути, уже не освободителями являемся одержимых, а их убийцами – но люди привыкли, людям проще считать эти действа Божьим умыслом. Их право. Но виноваты ли, в самом деле, те, кого мы лишаем жизней? "
«Я узнаю тебя
И все больше запутываюсь
Я горю
Спаси меня
Ради всех лет
Что мы проживаем
Ради всех тех ран
Которым никогда не зажить
Ради всех мечтаний
Что выскальзывают из наших пальцев
Ради всех страхов
Что лишь разрастаются»
©Oomph! – «Rette mich»
И все больше запутываюсь
Я горю
Спаси меня
Ради всех лет
Что мы проживаем
Ради всех тех ран
Которым никогда не зажить
Ради всех мечтаний
Что выскальзывают из наших пальцев
Ради всех страхов
Что лишь разрастаются»
©Oomph! – «Rette mich»
Ночь – сумеречное время. Это выражение само по себе тавтологично, не правда ли? Ночь и сумерки – они совсем разные, и в сутках стоят тоже - порознь, и не зря. Тени – они и там, и там, но если ночью они обретают свою полную власть, то в сумерки весь мир сам становится тенью. Возможно – самого себя, возможно - какого-то другого мира, возможно – даже не существующего.
Мои ноги шагают прочь от центра. Глаза привычно зажмурены, подошвы сами выбирают путь по камням мостовой, всё ближе к тому месту, что якобы является домом. В руке я сжимаю крест, он больше, чем просто символ, чем атрибут, он часть меня, и, даже когда он лежит в нижнем ящике моего стола, я всё равно могу чувствовать тепло металла на своих пальцах, знаю, что в любой момент могу снова стать единым и только тогда ощутить – подлинную силу. Даже если это – от лукавого, но моя сила – не в Боге, не в вере, которую я должен проповедовать, моя сила в том, что меня – боятся. Когда человек боится, он становится слабым. Тот же, кого он боится, обретает власть. И у меня она есть, эта власть над людьми. И это единственное, что имеет значение под этим вечно неспокойным небом.
Говорят, раньше священники были другие. Что-то вроде добрых утешителей, способных простить и отпустить все твои грехи. Я вспоминаю об этом, стягивая с себя перед зеркалом рабочую рясу и всматриваясь в собственное отражение, касаюсь пальцами стекла в том месте, где прожигают его чёрные льдинки – глаза. Мои. Добро? Утешение? Это вряд ли, не в это время, не в наше. Возможно, раньше, когда люди сами приходили за исповедью, такое было возможно и было востребовано, но вряд ли забота будет смотреться уместно в глазах того, кто приносит смерть. Забавно, даже наедине с собой не могу называть вещи своими словами, выкручиваюсь, отвлекаясь красивыми фразами. Боюсь назвать себя тем, кем являюсь – убийцей. Хотя, с другой стороны – продолжаю разглядывать своё худое скуластое лицо, провожу ладонью по отросшей за день щетине – почему это должно быть важным? После Третьей и четвёртой мировых войн разве имеют значения человеческие жизни, человеческие души – насколько помню, они все давно были проданы, и хорошо, если Дьяволу, а не друг другу. А я всего лишь один из покупателей, к тому же не паразит, а санитар леса, так сказать.
Проведя, таким образом, внеочередную самопромывку мозгов – обычно она требуется для успокоения совести примерно раз в пару месяцев, - я отправляюсь в спальню, на ходу расстёгивая рубашку. По дороге я миную одну залу, и пару гостевых комнат. Это не редкость теперь – такие квартиры – и не роскошь. Когда-то люди буквально дрались за каждый метр, но, пожалуй, что войны решили с избытком проблему перенаселения и квартирного вопроса. Хоть в чём-то – плюс. Я гадок? Не более, чем все.
Форменные сапоги снять столь же нехитрым способом, что и верхнюю одежду, не получается, даже наступая себе на пятки. Наклоняться же лишний раз лень, поэтому за мной теперь тянется цепочка грязных следов – пустяки, следом же семенит робот-уборщик, побрякивает-поскрипывает ржавыми детальками, но это ничего, он тут вообще один из немногих в рабочем состоянии, так что жаловаться грех. Вот и сброшенную мной рубашку подобрал, умничка. Главное, чтоб не переклинило, и не отправил её в мусорку, хотя с моей зарплатой, думаю, переживу такую потерю.
Дойдя до кровати, падаю, наконец-таки, в прохладное царство простыней, закрываю глаза. Сапоги всё-таки поддаются, брюки тоже – не свинячат особенно и стягиваются без особых усилий с моей стороны, за что безумно им благодарен. Хочется нырнуть под одеяло и забыться, и забыть, и уйти из этого безумного мира хотя бы на день…
Разумеется, именно в этот момент я слышу переливчато-деловую трель из кармана ловко заброшенных за кресло времён минувшего 20-го века брюк. Нецензурно ругаюсь – интересно, а у кого-то получается делать это цензурно?, – скатываюсь с постели, еле успевая не подставить под удар и так превратившееся со времени предыдущего выхода на работу в сплошной синяк плечо, доползаю до легкомысленно отшвырнутого предмета гардероба и выуживаю из кармана смятую в ком, опять, перчатку со встроенным портативным телефоном. Натягиваю на левую ладонь, принимаю вызов.
- Юно, ещё не успел отойти к Морфею? У тебя срочный вызов, сейчас, немедленно!
Проглатываю вдох не разочарования – обманутой надежды на сон, спрашиваю по возможности беспристрастно:
- Что там?
- Парень, 24 года. Обратились родители. Говорят, вроде как, невообразимое что-то творится…
- Далеко?
- Твой район, но лучше на мопеде, сейчас кину самый быстрый маршрут.
- Когда выезжать?
- Честно? Это тот случай, когда вовремя было бы минут десять назад.
- Понятно.
Отключаюсь, наконец, позволяю себе вздохнуть – и слышу в этом вздохе всю обречённость. Потом включается профессионализм, и все раскиданные по квартире вещи я уже нахожу с предельной точностью и скоростью. Скептически бросаю взгляд на отметины грязи на задниках сапог – в следующий раз всё-таки буду снимать ручками, - но чистить времени уже нет. Вся экипировка на мне, ряса, самое важное – беру из ящика крест, проверяю лазер: исправен, заряжен, на предохранительном режиме – мне ещё дороги мои ягодицы.
Перед домом открываю небольшой гаражик, вывожу мопед. На время прикрепляю крест позади сиденья – так, чтобы в любой момент можно было дотянуться. Чувствую лёгкий разряд на левой ладони: не обманул, гад, есть маршрут. Значит, есть новая цель – на ближайшие полчаса моей жизни. А о другой цели, более насущной и манящей – выспаться, - стоит пока позабыть. На те же полчаса.
Забываю и газую по указанному адресу, игнорируя предписанные правилами противопыльные очки. В тёмное время суток они не союзники, а враги – хорошему обозрению и небольшим ночным чудесам. Если опускать то, что я в них вроде как и не верю. По должности – положено верить.
До цели добираюсь минут за пять-семь, не больше, доверившись зелёной линии на схеме города, петляющей сквозь неприметные узенькие улочки. А цель – не хухры-мухры себе домик, даже с учётом нынешнего положения дел. Становится понятна срочность: даже если дело пустяковое, и паренёк просто перебрал таблеток или виртокайфа, а родителям почудилось невесть что – такие ждать не любят и не будут.
С пафосом проезжаюсь по широкой дороге, ведущей к особняку, покрываю добрые метров сто между рядами садовых изысков и вычурных фонарных столбов, чтобы резко затормозить у крыльца и почти на ходу спрыгнуть на землю, ловко не давая мопеду улечься боком на гравий, забираю крест. Отгоняя определение «выпендрёжник хренов», убеждаю себя, что просто стараюсь соответствовать гротескной обстановке. Почти получается.
Со ступеней ко мне сбегают двое.
«Родители» - думаю вначале.
«Слуги» - понимаю при мере их приближения. Дворецкий и одна из горничных, у последней глаза грозят вытеснить с лица остальные составляющие.
- Господи, как хорошо, вы приехали, наконец-то, как хорошо, там такое, вы ведь поможете, а то там… - принимается тараторить она, но под моим взглядом, хвала Всевышнему, затыкается.
- Где? – коротко спрашиваю я.
- Кто? – тупо переспрашивает горничная, дворецкий, судя по всему, немой. Я понимаю, что лаконичность, вероятно, не мой конёк. Не в этот раз.
- Для начала, родители. Они меня вызывали?
- Нет их, сударь, господин священник, нету! Уехали, а тут такое началось, ну я позвонила, объяснила, а они сказали, что сами обо всём позаботятся, а потом перезванивают и говорят вас ожидать… это что же, молодого господина теперь?…
Старательно игнорирую последний недовопрос и задаю свой.
- А где молодой господин?
- Ой, Жан проводит вас!
Жан, оказавшийся не немым, но иностранцем, действительно провожает. Сначала – в мраморный холл с высокими потолками, затем – на лифте, до третьего этажа, а дальше просто выразительно тыкает пальцем, куда идти. Сам, я так понимаю, продолжать работу гидом не хочет. Вижу – боится, и не настаиваю. Разворачиваюсь, иду в указанном направлении. За моей спиной с мягким шумом закрываются двери лифта. Мои шаги тонут в толстом ворсе ковра, их неслышно, и вокруг – абсолютная тишина. Будто отключили звук в динамиках жизни. В таких случаях обычно наоборот, себя бы услышать, а тут… Тихо. Пальцы крепче сжимаются на рукоятке креста.
В конце длинного коридора – дверь. Такое ощущение, что эта настораживающая, будто затягивающая в себя тишина концентрируется именно там, за этой самой дверью, эпицентр – там. Толкаю её, и привычным жестом – шаги вперёд-чуть вправо, чтобы увернуться от предполагаемой опасности для всяк входящего.
Но её нет.
И вообще, здесь хоть кто-то – есть?!
На первый взгляд, и на следующие штук десять по разным уголкам этой свалки роскоши, иначе не назовёшь, комната оказывается абсолютно пустой. Ну, точнее, на предмет существ человеческого происхождения – по другим параметрам она более чем полна. Перегружена мебелью, без сомнения, стоящей больше, чем полагается обитым кожей и тканью деревяшкам, повсюду разбросаны какие-то вещи, такое ощущение, что здесь был погром – на полу поломанные стулья, разодранные подушки, соответственно – и белые перья, куда ни посмотри. Хотя это-то как раз неудивительно. Удивительно то, что всё это, видимо, было, а по идее – должно продолжаться. По законам жанра. По тем же законам ещё явно не хватает виновника происшествия.
Хотя – виновника ли на самом деле?
Таких, как я, в прежние времена называли экзорцистами. Изгоняющими дьявола. Но это было тогда, случаи, подобные этим, были на перечёт; после же войн всё пошло наперекосяк, вызовов стало всё больше – через некоторое время организовалась наша служба. Даже теперь, когда церквей почти нет, а многие местные приходы упразднены за ненадобностью, мы зовёмся Изгоняющими. Хотя по сути, уже не освободителями являемся одержимых, а их убийцами – но люди привыкли, людям проще считать эти действа Божьим умыслом. Их право. Но виноваты ли, в самом деле, те, кого мы лишаем жизней? Действительно – только одержимы, это всегда видно, если на самом деле, и скорее жертвы обстоятельств, чем что-то иное. Может случиться с каждым – кажется так, да?
Я прохожусь по комнате, приглядываясь более тщательно, чтобы, наконец, зацепиться взглядом за торчащую из груды какого-то разноцветного тряпья на диване бледную, безжизненно висящую кисть. С почерневшими кончиками пальцев. Игнорируя разрастающееся внутри раздражение на теперь очевидное, я резко дёргаю за руку, и к моим ногам падает тело. Сажусь на корточки и переворачиваю его лицом к себе. Юноша. Смазливая мордашка, черная помада, чуть смазавшаяся у правого уголка губ, потёкшая некрасивыми разводами тушь, модный прикид из сплошных разрезов и рваных оборок – классический отпрыск богатых родителей, пошедший в разнос. Других и нет сейчас. Но ни в коей мере не мёртвый, нет-нет. Живёхонький… Только вот укуренный и – проверяю привычным жестом ямочку на изгибе шеи под самой кромкой волос и, разумеется, нащупываю там под кожей металлический шарик – под виртокайфом тоже. Мразь. Глупая, загипнотизированная.
Я встаю, еле удерживаясь, чтобы не пнуть мысом сапога мирно валяющуюся тушку, и вызываю штаб.
- Джунсу, тут, судя по всему…
И тут меня хватают за ногу. Обомлев, смотрю вниз: тельце, надо так понимать, вернулось к жизни, и теперь, как результат, тонкие длинные пальцы с неожиданной силой удерживают мою щиколотку.
- Что тут? То есть, что у тебя, там? Юно, эй?
Но снизу второй голос, тише, слабее, просяще:
- Не надо… Подожди…
Отключаю связь с Джунсу. Сам не знаю, почему я это делаю. Этот парень - пустышка, обычный наркоман, и об этом следует сообщить, но…
- Чего тебе?
Не сложившийся одержимый приподнимается на локтях, наконец отпуская из цепкого захвата мою ногу, садится, прислоняясь спиной к дивану, поднимает на меня глаза. Огромные, чёрные, как ртуть, затуманенные. Но не демонами.
- Не говори, что я не….не… - щёлкает пальцами, пытаясь вспомнить слово. Не дождавшись помощи с моей скептически настроенной стороны, сдаётся. – Короче. Если ты меня сейчас сдашь, то меня убьют другим способом.
- Повтори. А лучше объясни, - зря я, наверное, скорее всего он бредит и даже не понимает, о чём говорит. Надо было не слушать, говорить Джунсу, как есть, и уходить отсюда, подальше от всей этой головной боли и наркотического бреда.
Юноша усмехается, пытаясь сфокусировать взгляд на моей персоне – получается, кажется, с трудом.
- Думаешь, мои предки не могут отличить одержимости от простого кайфа, даже с описания этих болванов? А ты вообще тоже, нашёлся ненормальный, обычно и не смотрят, нарик или нет, сразу мочат, а ты… Впрочем, это явно не мне жаловаться! – парень лезет куда-то в карман, достаёт самокрутку в чёрной обёртке – хотя и до этого чёрные кончики пальцев не были для меня вопросом – и начинает шарить вокруг в поисках зажигалки. Уже на автомате, пытаясь осмыслить его слова, даю ему прикурить, тот хмыкает – у меня зажигалка в форме готического храма, - затягивается.
- Ты хочешь сказать, что твои родители вызвали меня, зная, что ты не одержим?
- Браво! Приз заберёшь позже, ок? – этот недомужчина с манерами избалованного подростка начинает раздражать всё больше и больше.
- Так чего ты от меня хочешь? Чтобы я тебя убил?
- Иди ты.
- И пойду! Нужен ты мне… – в самом деле встаю, хотя понимаю, что разговор ещё не окончен, о чём мне тут же напоминают, резко дёргая за подол рясы и снова заставляя опуститься на корточки.
- Не уходи, помоги мне! – я уничижительно смотрю на парня и вдруг понимаю, что того начинает бить крупная дрожь.
- Ты не по адресу. Тебе пока что не священник нужен, а нарколог. Но если продолжишь в том же духе, то думаю, что я тебя ещё навещу.
От меня только отмахиваются. При этом пепел от сигареты, зажатой в дрожащих пальцах, падает прямо на дорогущий ковёр. То-то мамочка с папочкой обрадуются… Хотя им тут вообще поводов для радости – невпроворот.
Снова вызов – снова штаб, Джунсу. Наверняка с уточнениями по ситуации, я ведь без объяснений прервал предыдущий сеанс связи, мной же и начатый… Как выкручиваться – пока не представляю. Почему-то говорить, что тревога была ложной – не хочется, что-то вроде шестого чувства, чутья. И этот странный парень…
Но Джунсу не спрашивает, а просто сообщает, неуверенно:
- Юно, тут с тобой напрямую хотят пообщаться… Если ты ещё не закончил там… Родители клиента.
- Ещё не закончил.
- У тебя там всё в порядке?
- В полном.
- Не верю, хитрая задница, но соединяю… Разбирайся сам.
Щелчок переключения, и тут же – будто покрытый изморозью женский голос:
- Это вы занимаетесь моим сыном сейчас?
- Да, мадам.
- Хотелось бы уточнить одну деталь. Вы должны иметь в виду – даже если вам покажется, что он не одержим, это не так. Мальчик безнадёжен, и если для вашей уверенности потребуется материальное подтверждение, мы его вам обеспечим, это для нас не вопрос. Вопрос возникнет, если вы решите пойти против нас… Вы понимаете?
- Прекрасно, - а по спине непривычным холодком тем временем расползается даже не страх, а какая-то липкая, противная жуть: сколь бы ни был велик мой цинизм, сколь часто я не сталкивался с тем, что заказчиками оказывались близкие родственники, такое – впервые. За все годы. Дерьмо.
На другом конце отсоединяются, видимо, удовлетворившись моим ответом, я опускаю руку с перчаткой и, не заметив сам, повторяю уже вслух:
- Дерьмо…
Паренёк издаёт слабый смешок, и только тут я понимаю, что весь разговор прошёл по громкой связи. Появляется ощущение, что вывалялся в грязной луже, как последняя свинья. Что за чёртова ночь?
- За что они тебя так? – всё, что могу спросить у него, курящего эту отравляющую изнутри дрянь в затяг, выпуская колечки дыма так безмятежно, будто бы это не ему его родная мать только что подписывала смертный приговор по умолчанию. Со взятками и угрозами. Прелесть какая. Чудо, а не семейка. Во что я влез?
- Это долгая история… Так ты поможешь?
Смешно, но, ещё не ответив на заданный вопрос и стараясь не ловить взгляд омутов-глаз, уже понимаю, что в подсознании прокручиваю варианты спасения этого фрика. Наконец вроде нахожу подходящий.
- Твои родители сильно следят за количеством слуг в поместье?
- Пфф, смеёшься? Да им всё равно!
- Отлично…
Я встаю, дотягиваюсь рукой до звонка вызова прислуги.
…Вариант, конечно, подходящий, но…
Торопливые шаги по коридору. Дверь осторожно открывается, и в комнату робко просачивается тот самый Жан, проводивший меня. А теперь я – его. В другое место. Движение почти на автомате – выхватить крест, с выверенной точностью направить, и вот уже не Жан, а кучка пепла на многострадальном ковре.
И визг на гране ультразвука и истерики:
- Ты что, псих?!!!
… Вариант, конечно, вполне подходящий, но кто мне говорил, что он должен быть высокоморальным?..
- Псих, долбанный маньяк, ты что сделал?!!
Быстро затыкаю рот надрывающемуся всё на тех же тональностях парню, зло шипя ему в ухо:
- Тебе сейчас чья шкура важнее, его или твоя? – мальчик, судя по всему, у нас эгоист, потому что тут же затыкается и просто продолжает бешено пялиться на меня, даже не моргая, глазами, полными неправедного ужаса. Отпускаю, даю доступ кислороду. – Тебя как хоть зовут?
Сдавленным шёпотом:
- Джеджун…
- Ок, Джеджун, сейчас ты быстренько соображаешь, где у вас тут чёрный вход, и незамеченным – если жить, конечно, хочешь – выбираешься за ворота. Я выйду через основной и потом сделаю круг, чтобы тебя забрать, понял? – бред, что за бред, с почти лобовой атаки под конец слетаю на тон, каким объясняют ребёнку путь до новой школы. Дело ли в этих действительно очень детских глазах? Не суть. Главное, что всё-таки кивает согласно и даже поднимается на ноги, всё ещё дрожа.
Чуть было снова не задаюсь вопросом, что я вообще творю, но вместо этого направляю свою деятельность на сметание того, что прежде было Жаном, в аккуратный, валявшийся неподалёку, бархатный мешочек. Судя по всему, раньше там хранились «колёса» - теперь его участь, пожалуй, что не лучше прежней. Видимо, делаю это с лицом предельно равнодушным и будничным, потому что, закончив процедуру и встретившись взглядом с Джеджуном, читаю в его глазах страх почти животный, хотя, казалось бы, современная клубная молодёжь, вечно пыряющая друг друга ножичками, умирающая от передоза, постоянные «несчастные» случаи – кто, как не они должны знать смерть в лицо? Разве что, может быть, непривычные пока к такой вот… привычности к ней.
- Что стоишь? Меня дожидаться необязательно. Ну, пошёл! – от моего сурового гарканья обкуренное существо подскакивает на месте, вздрагивая, но второй раз повторять не приходится, и, выглядывая в коридор, я вижу, как он нетвёрдой зигзагообразной походкой бредёт обратно к лифту, однако, не доходя до него, останавливается у огромной картины, практически от пола до потолка – вероятно, какой-нибудь выдающийся родственничек. Пинок по родственничку – и полотно отъезжает в сторону, открывая узкий проход; впрочем, худосочному парню, судя по всему, это трудностей не доставляет: ныряет в темноту лаза и – аплодисменты скрытности и смекалке! – оставляет его открытым.
- Чтоб тебя! – ругаюсь под нос, вскакивая с места, одной рукой сгребаю крест и мешочек с Жаном и кидаюсь к картине, уже вторым для неё пинком возвращая фамильную ценность на место.
Всё. Одна опасность миновала. Теперь нужно успокоиться, надеть на лицо маску непробиваемой официальности и сделать так, чтобы на физиономии никак не отражалось желание догнать заразу и испепелить от греха подальше. Я ему, видите ли, тут шкуру спасаю, а эта ослина даже о собственной безопасности не заботится! Ехидный голосок где-то в глубине подсознания отпускает едкое замечание – де, попал, привыкай, что отныне его шкурка на твоём и только твоём попечении. Забавная ситуация обрисовывается – сажусь в лифт и нажимаю на кнопку первого этажа – поскольку это создание от природы ли, вследствие ли наркотиков, но крайне ненадёжное, то мне теперь придётся, коль взялся, печься о нас обоих, за себя и за него. А если он хоть в чём-то облажается, и я не угляжу, то, опять же, полетят обе наши головы. И, пожалуй, задаваться вопросом «Зачем?» уже немного поздно – уже связаны, туго-натуго, словно цепями или лентами, как кому больше нравится. В последнем случае – почему-то слово «ленты» застревает в мыслях – всенепременно чёрными.
Двери открываются, и я с самодовольным лицом, как и полагается по должности, выхожу сначала в уже знакомый холл, а затем и из особняка – на широкое каменное крыльцо, обдуваемое всеми ветрами. Шумно вдыхаю свежий воздух – холодный, но всяко лучше душной, давящей атмосферы этого дома.
Долго насладиться вновь обретённой свободой дышать тем, чем хочется, мне не дают, звери такие. Из своих мыслей выныриваю потому, что чувствую, как кто-то слабо дёргает за рукав. Поворачиваю голову – и вижу заплаканное лицо служанки, той самой, что встречала меня при приезде.
- М-м-молодой хозяин? – сдавленно шепчет она.
Назидательно указываю перстом в небо.
- Он уже в лучшем мире, так что не реви, - она делает прямо противоположное, и я решаю применить шоковую терапию. – Кстати, о хозяине… - достаю мешочек. – Можешь оставить себе, ему уже не понадобится.
Надсадные всхлипывания тут же прекращаются, и в маленьких глазках, направленных на моё подаяние, блестит и переливается страсть наживы. Огрубевшие, некрасивые руки хватают мешок, поспешно развязывая тесьму, но тут же роняют; одновременно с этим двор оглашает трубоподобный вопль ужаса.
- Что…что это?!
- Как что? – эффектно поднимаю бровь и смотрю на пепел, выпавший из мешочка после падения. – Твой хозяин молодой. А ты, растяпа такая, его рассыпала, ай-яй-яй! – созерцаю быструю перемену цвета служанки, от пурпурного до оттенка муки грубого помола и опять в пурпур, и решаю, что самое время ввернуть свою версию правды. – И вообще, что за слуги в этом доме! Одна хозяйскими останками разбрасывается, другой вот, этот ваш Жан, как прибежал на мой вызов, так и убежал, теряя тапочки – небось уже не вернётся, чуть ли в штаны от страха не наделал! Так что ищите нового. Адью!
Быстро спускаюсь по ступеням, оставляя глупую женщину внимательно думать над своим поведением, седлаю мопед. Теперь – только надеяться, что заживо упокоенный в помыслах родных парень сделал всё как надо, и мне не придётся искать его, колеся по всему немалому ночному городу. Который, кстати говоря, несмотря на то, что я больше люблю его именно этой порой, чем в жаркий летний полдень, к примеру, ночью будто бы специально разрастается и запутывается, узлами завязывая улочки, разворачивая аллеи и проспекты. И, пару раз проехав за полночь по дороге, сто раз езженной днём, и в результате оказавшись совсем не там, где рассчитывал, начинаешь задумываться, настолько ли это предположение фантастично?
Тем не менее и слава Господу, на этот раз без сюрпризов: подопечного своего – наверное, стоит называть его именно так – нахожу там, где и предполагал найти: у самых задних врат, сидящим на тротуаре своей тощей попой и клацающим зубами от холода, руками крепко обхватив себя за плечи. Да, пожалуй, ультрамодная жилеточка вряд ли могла сойти за одежду, и вообще, а уж в данном случае тем более, но. Не его мамочкой я нанимался. И вообще не нанимался. Так, акт доброй воли – или каникулы для разума, как ни назови.
Подъезжаю, притормаживаю у этой скульптуры по умолчанию, выразительно показываю на место позади себя.
- Эй, как тебя там… Джеджун, давай садись быстро, пока не примёрз окончательно!
Тот упрямо качает головой.
- Н-н-нет, я лучше сам теперь. Спасибо… Пойду куда-нибудь…
Пойдёт он. Угу. Как же! Чтобы попасться первой встречной полицейской шавке, горяченьким, так сказать, с пылу жару. А меня потом моим же крестиком…
- Нет уж, я тебя вытащил, поэтому и командовать буду здесь я. Единственное место, куда ты сейчас пойдёшь, а, точнее, поедешь, вместе со мной – так это ко мне домой, уяснил? – включаю суровость в голосе процента на 72, ему хватает.
Во всяком случае, хоть и зыркает на меня без особого доверия, согласно кивает и приподнимается, тут же цепляясь за мопед. Ну да, мы ещё и передвигаемся с трудом, главное, чтобы во время дороги это чудо не свалилось.
Проследив, чтобы он нормально уселся сзади, строго наставляю, старательно хмуря брови – лучше переборщить со строгостью, чем потом собирать в совочек остатки от мажора, размазанные по брусчатке на протяжении километра.
- Держись за меня, а то свалишься, понял? Вот так… - самостоятельно этот Джеджун, видимо, соображать уже плохо способен, поэтому помещаю его руки у себя на пояснице. Девичьи такие лапёшки. – И если у тебя нет цели закончить жизнь под колёсами…хммм….мопеда, не советую отпускать!
Расценив невнятное бурчание у себя за спиной как согласие, газую, пытаясь по памяти выстроить в голове маршрут – самый короткий путь домой. Вспоминаю, что так ещё и не связался с Джунсу, но для связи требуется одна свободная рука, и при одиночном путешествии это возможно, но только не с таким вот дополнительным грузом, которому мало ли что взбредёт…
И взбредает. Качественно так…
Уже на подъездах к дому, когда остаётся ещё только пара кварталов, невольно замечаю – хотя и старался не отвлекаться от дороги, - что изящные пальцы на моей талии сплелись крепче и как-то… по-другому. Пара мгновений – и они вообще перестают хранить верность своему местоположению, скользя выше, по моей груди, весьма недвусмысленно; тут же – горячий выдох прямо мне в шею.
От неожиданности едва не теряю управление, всего на десяток сантиметров избежав встречи со столбом. Останавливаю мопед, соскакиваю, ору в лицо парня, хватая его за грудки и встряхивая.
- Ты что, совсем сдурел?! Жить надоело?!! Извращенец хренов!!!
Судя по блаженной улыбке, до сознания парня мои слова мало доходят. До сих пор не знаю, как и когда начинает действовать виртокайф, этот маленький шарик, вшитый в шею каждому из любителей подобного рода развлечений, но – могу лишь предполагать – вероятно, это был он.
Хотя, он ли, не он, а делать что-то надо. Потому что размякшее тело идиота, тряпкой повисшее у меня в руках, уже явно неспособно даже просто сохранять сидячее положение, так что прежний вариант с обычным довозом уже не катит.
Вздыхаю и забрасываю тушку на плечо. Наша процессия, вероятно, весьма забавно выглядит со стороны: я, со своим человекоподобным горбом, и мопед. Идиллия.
Домой добираюсь перебежками – у нас район довольно тихий, но и здесь найдутся любители позднего праздношатания. А именно их нам сейчас и надо меньше всего, мне и моему для всех теперь мёртвому подопечному. Подопечный. Ну и странное это слово, для меня. Даже на губах – странно. Особенно то, что относится оно к одному из тех, кого я привычно презираю. Иногда даже – ненавижу. Причин достаточно.
Сначала несу тело к своей спальне, но, вспомнив его выходку на дороге, на полпути сворачиваю в гостевую. Да, там холодно, промозгло, потому что давно уже дало дубу отопление, но сам виноват. Мне даже малейшей угрозы прерывания сладкого долгожданного сна путём наркотических домогательств со стороны этой шпалы вполне достаточно, чтобы занизить свой и так карликообразный уровень человечности. Поэтому, ничтоже сумняшеся, сваливаю бесчувственного паренька на стоящую в углу чуть скособоченную кровать и – карлик сострадания встаёт на цыпочки и чуть ли не подпрыгивает – укрываю его самым тёплым и недырявым одеялом из найденных в куче на кресле. Если ему повезёт, и к утру не случится заморозков, возможно, даже насморк не подхватит от такой ночёвки.
Выхожу из комнаты. Вместе с полным одиночеством возвращается утраченный было здравый смысл, и я, откровенно говоря, совсем не рад такому возвращению. Потому что он, этот холодный беспристрастный судья – рассудок, твердит, не переставая, что я, наконец, нарвался по полной на то, чего так старательно избегал все последние годы – проблему. Большую, такую, что непременно потянет за собой столько других, что выбраться, выпутаться из этого клубка будет потом совсем непросто. Может быть – невозможно. Скандалов с церковью, с нашими, нынче не любят, мы должны чётко и чисто выполнять свою работу, иначе – им проще будет убрать тебя, чем разбираться. Вот почему (хоть мало кто признаёт это) так много случайных смертей – нариков, алкоголиков, простых безобидных сумасшедших. Никто из наших ребят не хочет ставить под угрозу свою жизнь своими же сомнениями, когда можно просто – пришить. Тем более, что их же сдают, значит, жалоб не будет. И мать Джеджуна именно поэтому была так уверена, что в её идеальный, непонятно какой цели служащий, план не вмешается кто-то, потому что – никто не стал бы. Никто. А я - стал. Умник.
С подобными самоуничтожающими мыслями добираюсь, наконец, до спальни, еле передвигая ноги, и только открывшийся вид на мою большую, такую родную кровать согревает мне сердце. То, что в подобное, почти мурчащее состояние меня может привести только данный предмет меблировки и ничто и никто другое, объясняет моё рабочее расписание – неровное настолько, что иногда я, как буржуй, сплю до обеда, а порой вот, как в последние полмесяца, глаз не смыкаю вовсе.
Ах да – вспоминаю, - Джунсу. Я так с ним и не связался. Замираю на пороге. Перчатка всё ещё на мне, а ведь вредно, по идее, её затаскивать, а то связь перемыкать будет… Мысли ползут сонно, медленно, и так же неторопливо я сам ищу на сенсорном экране номер штаба, торможу жутко, ведь он же последним был…
На мою руку поверх перчатки вдруг ложится чья-то ладонь, бледная, узкая, с длинными тонкими пальцами и выступающей косточкой запястья. И мне, право, уже даже не нужно оборачиваться, да и голос не прибавляет новой информации – я уже узнал своего неожиданного ночного визитёра. Неожиданного, потому что – нежданного.
- А мальчик ничего так, у тебя определённо начинает появляться вкус, дорогой.
Я всё-таки поворачиваюсь, чтобы выхватить уже привыкшим к темноте взглядом мордашку напротив, чем-то напоминающую детскую, если бы не количество косметики на ней, рыжие кудри в вольном беспорядке и очки с цветными розовыми стёклами на самом кончике носа, игриво высунутый кончик языка и почти эфемерная ухмылка самым уголком щедро намазанных блеском губ. Тот самый. Нежданный.
- Да, ты прав, когда я встретил тебя, он, пожалуй что, был ещё только в зародыше. Что ты здесь делаешь? – спрашиваю, а сам уже отвожу взгляд, выдёргиваю руку и, дойдя до кровати, устало плюхаюсь на неё. Но и там старательно продолжаю буравить пол между сапог или, скажем, стенку, только чтобы не смотреть на гостя.
Когда-то – самый близкий друг, а теперь – та самая живая причина, по которой так ненавижу все эти наркопритоны, обещающие укрыть в галлюциногенных мирах от ужасов настоящего. Причина – а кто ещё? Тот, встречи с кем неизменно заканчиваются истериками с его стороны и затяжной попойкой для меня. Так зачем же тогда они нам теперь вообще – эти встречи? И, тем не менее, иногда он приходит. Такими ночами, как эта, а я ещё не научился прогонять, хотя всё время пытаюсь, но то ли мне не достаёт решимости – или я всё-таки хочу, чтобы остался? – то ли он слишком невосприимчив к намёкам – или просто так не хочет уходить?
Вот и сейчас, мой тон был далёк от дружелюбного. Да даже не так – любой другой бы вполне мог счесть такое за невербальный посыл и обидеться смертельно. Но он только спокойно улыбается и входит в комнату, облокачивается на одну из колонн, подпирающих здесь потолок и внимательно меня разглядывает, будто бы успел забыть. Его тощая долговязая фигура на фоне дверного проёма, из которого льётся мягкий свет из освещённой залы, кажется ещё тоньше, ещё призрачнее. Разве что призраки обычно всё-таки при саванах белых да при цепях, а этот – в откровенно неприличных, почти сползающих с выступающих бедренных косточек обтягивающих джинсах и в кофточке, больше смахивающей на простую ночнушку – разве что для девочек подросткового возраста, а не для парня 27 лет отроду. Впрочем, ничего другого от него ожидать не приходится.
- Хичоль, ты так и не ответил.
- Да вот шёл мимо, знаешь ли, смотрю, мой Юнни крадётся в ночи и несёт кого-то так преданно… Думал, ты отдал душу Богу, а тело – мотоциклу, мой храбрый рыцарь без страха и упрёка.
- Если это всё, что ты хотел сказать… - демонстративно заваливаюсь на подушки, заложив руки за голову и уперев взор в потолок. Потом всё-таки поворачиваюсь на секунду, только чтобы резко бросить: - Или тебе деньги нужны? На работе не доплачивают за сверхурочные? Так сразу так и говори!
А внутренне уже себя пинаю. Зачем? Опять припёрся, да, но ведь так мирно начинался разговор. А теперь уже всё. Тема, касающаяся того, что развело нас фактически по разные стороны баррикад, всегда была опасной и всегда вела к началу очередной перебранки.
Но – в ответ опять спокойствие.
- Нет, с деньгами и на работе всё в порядке, спасибо, - такой вежливый тон, будто не мне, а служащему банка рассказывает. Да что ж такое?
Хотя, наверное, даже самому себе не стоит врать, что сейчас есть большая охота к словесным перепалкам и выяснениям отношений. Слишком устал. И я, и, судя по всему, он тоже. Разве что хмыкаю, уже по привычке, при слове «работа». Работа. Мда. Официально Хи состоит на должности официанта в ночном клубе, полуофициально – ещё и танцует у сцены в шмотках в облипон, и хоть у друга моего со способностью к красивым телодвижениям под музыку из рук вон…точнее, из ног вон плохо, за девчачью внешность, жеманные манеры и непосредственность характера он пользуется достаточной популярностью. А вот про неофициальные источники его заработков в том же заведении я даже думать не хочу – меня обычно начинает тошнить, а спрашивать у него самого… Нет, увольте.
К тому же, заранее понятно, что подобный разговор – тупик. Ещё больший и крепко выложенный камнем, чем тот, в котором мы сейчас. Задавать этот вопрос – на одних догадках – слишком большой риск. Мне ещё всё же дорого это подобие дружбы, что выжило между нами после стольких падений, разочарований и дрязг, чтобы терять его так глупо.
Поэтому – избавляюсь от ненужных мыслей, проглатываю желчные реплики и просто опять спрашиваю, уже беззлобно:
- Так всё же, зачем ты здесь?
Словно почуяв перемену моего настроя, Хичоль в мгновение ока из статичной безэмоциональной статуи вновь становится привычной мне Золушкой – прозвище, которое он сам себе и придумал.
- Юююнни, - подлетает ко мне, канючит. – Я по тебе соскучился, дубина ты бесчувственная! – тут же я имею счастье ощутить на своей согнутой в колене ноге весомый хлопок ладошки.
- Вот ты хамло, спать не даёшь, так ещё и дерёшься, - ворчу я и одной рукой загребаю его в медвежью хватку, ближе к себе, подальше от многострадальной конечности. Он каким-то образом выкручивается и – непостижимо как – вдруг оказывается уже у меня на кровати, сидя верхом на мне, холодные пальцы упираются мне в грудь.
- И всё-таки, кто этот мальчик, Юнни? – спрашивает, пристально буравя взором оленьих глаз.
В этот раз уже не убежать от ответа, припёр, в прямом смысле слова, только вот что не к стенке, а к кровати. Шансов, однако, это не прибавляет.
- Это долгая история, Хи. Сам ещё не понимаю. Только вот никому лучше об этом пока не знать, хорошо? – я дожидаюсь от него кивка, и вот тут, наконец, даю ход небольшому ехидству: - А ты ревнуешь что ли? Не влюбился в меня часом за долгие дни тяжкой разлуки?
Хичоль предельно серьёзно качает головой, и я, за проведённые бок о бок годы научившийся отличать его искренность от бравады, понимаю, что отвечать он вознамерился тоже – всерьёз.
- Нет-нет, это невозможно, дорогой. Знаешь, - он отводит взгляд куда-то в заоблачные дали, - когда-то давно, когда Золушка встретила Принца, она пообещала себе, что ни за что в него не влюбится, потому что знала, что потом он непременно заведёт себе какого-нибудь смазливого мальчика…или девочку…и её сердечко будет вдребезги разбито! Так что это никак невозможно, Юнни, - он снова смотрит на меня и мягко улыбается.
- Просто я не твой Принц, Золушка, - тихо произношу я.
Хичоль вздыхает, скатывается с меня, правда, только для того, чтобы тут же устроиться рядом, по-свойски обняв рукой и закинув ногу мне на бедро. Бормочет еле слышно:
- Было бы гораздо проще, если бы ты был им…
- Знаю, Релла, знаю… - отвечаю в тон. – Но, может, для меня ещё не всё потеряно, и я могу быть, к примеру, Крёстной Феей? Или хотя бы тыквой…
В награду за остроумие мне достаётся жутко щекотный смешок в шею. Может, Хи что-то ещё мне отвечает, но последнее, что слышу я – это свою мысль: «Совсем, как раньше». И проваливаюсь в сон.
(продолжение в комментариях)
@темы: ЮнЧоль, FFF или FunfUcker Family), ЮМинь^^, DBSK, ЮнДже
-
-
30.11.2009 в 00:08Просыпаюсь я часа за два до новых сумерек – надо полагать, сладко продрых весь предыдущий день. Ощущается странная свобода, только вот…
Я скашиваю глаза, чуть приподнимая голову, и понимаю, что не так. Во-первых, Хичоль всё ещё тут, сладко посапывает, уткнувшись носом в мою грудь, по-свойски закинув бедро мне на живот. Но это ещё ладно. А вот почему и он, и я, мягко говоря, не обременены одеждой – этого я категорически не помню. Решительно изгоняя из ещё мутного со сна разума совершенно безумные версии, восстанавливаю события ночи. Помнится, засыпал я при полном параде, разве что не с крестом в обнимку, так ведь даже перчатку забыл снять и кровать разобрать. А теперь – уютно лежу в компании Реллы под простынями, а из одежды на мне – одни трусы. Впрочем, зная Хи, и на том спасибо, что хоть их оставил.
Тот, словно почувствовав моё пробуждение, ворочается, но глаз не открывает, и только вскидывает тонкую руку, принимаясь поочерёдно загибать пальцы.
- Во-первых, спать привык только так, да и ты был непозволительно одет. И эти брюки тебе не идут, милый, кстати говоря…Слушай, пока советую, у меня идеальный вкус, - бормочет мой друг. Я бросаю взгляд на его выглядывающие из-под простыней трусы в жизнерадостно улыбающийся огурчик и, не удержавшись, громко фыркаю. Он тем временем невозмутимо продолжает: – Во-вторых, какая-то свинья пыталась до тебя доколдобиться по связи аж пару часов, так что перчатку свою ищи под кучей подушек в дальнем углу комнаты. Вроде не порвал её, хотя хотел, даже зубами, цени. В-третьих, если ты куда-то собрался, то я могу покараулить мальчика. Через пару часиков…когда проснусь…
На этом его занимательная лекция заканчивается, и он, судя по всему, снова отрубается, будто бы это был своего рода будильник, поставленный на время моего пробуждения и от бодрствования или не бодрствования своего хозяина совершенно не зависящий. Я аж присвистываю от удивления. Сколько не изучай Хи, сколько не думай самонадеянно, что знаешь о нём всё, всё равно потом откроется что-нибудь новенькое – незначительное, может быть, но интересное.
Ещё минут пять мне точно требуется, чтобы выбраться из-под весомой дружеской поддержки, решительно не желающей отпускать из своих объятий любимую игрушку для сна в моём лице и совершенно не берущей во внимание мои отчаянные попытки к освобождению. В конце концов, мне удаётся этот немыслимый подвиг, и я тут же бросаюсь к вышеупомянутой куче подушек, чтобы отрыть там своё несчастное средство связи. Чую, знаю, кто пытался до меня достучаться, и кто теперь жаждет моей крови – как пить дать, Джунсу, с которым я давеча так и не связался.
Предчувствия меня не обманывают: раскидав в стороны всё набросанное на перчатку барахло, я вижу количество пропущенных вызовов, и мне плохеет. Оторвёт голову. Точно-точно. Вызываю, начинаю елейным, насколько это вообще возможно в моём исполнении, голосом:
- Джунсууу…
- Ты, долбоёб несчастный, можешь даже не притворяться, что тебе жутко стыдно, всё равно не поверю, - ответ из центра подозрительно спокойный и цензурный. – Тебе дико повезло с моим неверием в то, что с тобой вообще может что-то случиться!
- Однако… - такого подхода к вопросу моей безопасности я не ожидал. – Признаться, удивлён.
- Да ну? Статистика, смотри сам! Сколько загубленных душонок на твоей совести, а твоя ещё цела!
- Если на меня нападут отморозки где-то в тёмной подворотне, я перед смертью расскажу им о статистике и попрошу одуматься, дабы её не портить, - бурчу я, хотя на самом деле готов принять такое отношение своеобразным комплиментом своему мастерству. Во всяком случае, для самооценки так гораздо приятнее.
- Ладно, вообще-то у нас тут другое дельце, - протягивает Джунсу, и, прежде чем я успеваю подумать об очередном вызове и трижды проклясть его, успевает продолжить: - С тобой хочет встретиться мать твоего ночного клиента, вроде как вознаграждение, благодарность, бла-бла-бла…
Я чувствую, как во мне поднимается волна злости, и я уже чуть было не выдаю яростную тираду из разряда «мне-от-этой-суки-ничего-не-нужно!», но вовремя прикусываю себя за язык. То, что я сомневался при работе над её сыном – это ей очевидно. И будет странно, если обычный, среднестатистический священник, замочив сомнительного персонажа после обещания награды, во время которого никакого неудовольствия не выказывал, от неё потом откажется. Даже не странно – если разобраться, это будет просто опасно, и для меня, и для сыночка, а значит – надо брать, что дают. Что бы ни дали. Посему – собираю волю в кулак и по возможности нейтральным тоном вещаю:
- Хорошо, где, когда?
Джунсу даёт координаты, пространственные и временные - это всего через полчаса, так что проснулся я очень и очень вовремя, - и, уже перед самым отбоем, задумчиво произносит:
- Знаешь, непонятная она женщина…
- Догадываюсь… - холодно отвечаю я.
И отключаюсь.
Найти место, которое Хи посчитал правильным для хранения одежды – задача непростая и для сильных умов, мне же на это потребовалось четверть часа. Собственно, не такой уж плохой результат, если учитывать перерывы в нашем с ним общении, которые несколько ослабили рефлексы, выработанные вечной борьбой с его привычками. Так что я даже собой доволен.
Путь мой до выхода из дома пролегает по несколько кривой траектории, так как не зайти и не проверить состояние подопечного почему-то выше моих сил. Вряд ли он успел настолько оклематься, чтобы предпринять попытку к бегству, да и сбежать из моего обиталища – фокус сложный. Но тем не менее… Колеблясь с секунду, сворачиваю в гостевую.
Нет, всё в порядке, спит себе, свернувшись в клубочек, из-под нескольких драных одеял выглядывает разве что кончик носа да это безобразие цвета сажи на голове. Ну вот и ладненько, вот и отлично, значит, можно идти и ни о чём не беспокоится. Да и Релла тут. Ловлю себя на этой мысли и крепко задаюсь вопросом – а если бы не было Хи, а этот вдруг оказался бы заболевшим и вообще плохо приспособленным к одиночеству, неужто бы…
Задаюсь настолько крепко, что, выйдя из дома, влетаю прямо в оставленный вчера непредусмотрительно у самого подъезда мопед. Потирая ушибленную ногу, замечаю ещё, что и крест я накануне здесь же бросил, прямо-таки за сиденьем и оставил. Идиот. Клинический.
Впрочем, ветер в лицо и скорость очень быстро остужают мою голову, упорядочивают мысли – стоило только отправиться в путь. В этот раз даже не пришлось себе врать, что, де, мопед необходим, де, пешком получится медленнее: встреча действительно назначена в другом конце города. Что, принимая во внимание моё относительно близкое соседство с особняком, довольно странно. Впрочем, не моя забота. Мне так даже лучше: сейчас на улице ещё слишком светло, солнце только собирается садиться; город весь освещён его блёклыми лучами, и я ему, такому, дневному городу, не доверяю. Что поделать - всегда был человеком ночи, им и останусь.
Однако, признаю, подъезжая – вкус у этой дамочки в отношении выбора мест определённо есть. Сам люблю эту площадь, не в центре, далеко от него, но не пустынную, отреставрированную в лучшем духе старых площадей Европы. Названия её я никогда не помнил, для меня она – Белая, по цвету почти всех окружающих её зданий. И, ровно напротив улочки, из которой я выехал, - неприметное такое кафе; сейчас самый сезон, и столики его вынесены на свежий воздух. И, судя по всему, уже можно не гадать, где именно меня ждут – не иначе как под одним из дешёвых зонтов, вовсе не отменяющих своей неброскостью и ширпотребством роскошный вкус здешнего кофе. Даже странно, что подобная матери Дже особа могла заинтересоваться таким местом, как это. Разве что каким-то неведомым образом была когда-то тоже посвящена в эту маленькую кофейную тайну.
Так и есть. Оставляя мопед у самого кафе, я уже вижу ту, с кем мне предстоит провести ближайшее время своей жизни. И если раньше я хотел как можно скорее избавиться от подобного общества, сейчас понимаю, что во мне пробудился живой интерес – слишком уж много незначительных на первый взгляд незаданных вопросов оставляет за собой эта женщина. Не все из них я посмею задать, но, возможно, на какие-то она ответит сама? Не просто же так вся эта конспирация с выбором места, с его отдалённостью.
-
-
30.11.2009 в 00:09- Здравствуйте, - произносит она, и я тут же освобождаюсь от овладевших было мной иллюзий. Да, здесь слаб, подобный тип людей подкупает меня, но стоило зазвучать её голосу – тому самому, приговаривавшему собственного сына к смерти по собственному же ложному обвинению, голосу, холодному холодом могильников, - как всё снова обретает своё место. – Какой кофе вы предпочитаете?
- Давайте лучше сразу перейдём к делу, - жёстко обрываю я. Сегодня, специально для неё, моё амплуа – лицемерный, жадный до денег Изгоняющий. Собственно, ведь именно такого она и ждала увидеть? Так пусть получает. – Вы говорили про награду. Я жду.
Я не успеваю заметить, мелькает ли за её ледяной маской что-то вроде разочарования, но тень от него определённо цепляю взглядом. Впрочем, это только мгновение, а в следующее она уже тянется к своей сумочке, лежащей на соседнем стуле, доставая из неё вдвое сложенный лист бумаги. Какой-то документ?
Банковский чек, думаю я, принимаю от неё листок и разворачиваю.
И тут же ощущаю, как начинают мелко дрожать руки. Нет, это вовсе не чек. Это мне – смертный приговор, как он есть. Результат ДНК экспертизы по останкам Кима Джеджуна, который оказывается вовсе и не Ким Джеджун, точнее – останочки не его. Спасибо, что напомнили, называется.
- Что это? – спрашиваю внезапно севшим голосом.
- Я думаю, вы сами видите, - мне показалось, или в тоне Ледяной Королевы промелькнула толика ехидства? – Это, вне всяких сомнений, был очень умный ход – заставить Сунми рассыпать прах, но я, знаете ли, бываю очень дотошна, когда дело касается моей репутации. Я его собрала и отнесла на проверку – как видите, не зря.
Я вдруг понимаю, что давно не курил. И терять такую возможность сейчас уже непозволительная роскошь, потому что потом уже может не быть – в свете происходящих событий. Поэтому, предварительно помолившись, чтобы хоть одна сигаретка в кармане завалялась, достаю таки, последнюю, помятую и, с трудом уняв тремоло рук, прикуриваю от своей вычурной зажигалки.
Королева смотрит на меня взглядом снисходительным, сверху вниз, хмыкает:
- Да успокойтесь вы! Должны же понимать, что, если бы мне хотелось скандала и разоблачения, вы были бы уже мертвы, - я вопросительно смотрю на неё, и она продолжает. – Я сейчас менее всего заинтересована в огласке, поэтому предлагаю вам взаимовыгодный обмен: я вам - вашу жизнь и деньги, вы мне – обещание, что с моим сыном ничего не случится.
Моя голова начинает форменно идти кругом: вместе, крепкая сигарета после долгого перерыва и этот явно становящийся безумным диалог вполне способствуют такому моему состоянию. Которое я, кстати, терпеть не могу, поскольку оно граничит с ненавистной мне беспомощностью, и поэтому я, наконец, начинаю злиться, в скоростном режиме дохожу до кипения и взрываюсь:
- Может, всё-таки объясните, что происходит?! Мне надоело чувствовать себя марионеткой, которую дёргают за ниточки невидимые дяди-тёти! Вы же сами хотели его смерти, так?!
Мне в ответ только ещё одна замораживающая улыбка – хотя, после Арктических льдов, что были предоставлены в моё распоряжение в самом начале беседы, это уже вполне можно считать оттепелью.
- Ладно, раз уж вы так просите… Наверное, мне стоило догадаться, что вы предпочтёте роли неосведомлённого исполнителя роль исполнителя осведомлённого. Ваше право, - она чуть поводит плечами и тут же вперивает в меня пристальный взор глаз пугающе светлого серого цвета. Смотрит, будто препарирует, и взгляд отвести не получается, хотя ощущение не из приятных – словно по-хозяйски копошатся в голове. Наконец, она отводит глаза и, на что-то решившись, произносит: - Только вы должны знать, что после этого ваша жизнь будет стоить ещё дешевле. Я вообще не очень ценю людей, а уж людей, по какой-то причине владеющих моими секретами, тем более.
Хорошенькое признание. Разумеется, мне сразу стало спокойнее.
- Да рассказывайте уже. Надо же знать, ради чего буду погибать, если придётся.
- Да, пожалуй, так действительно будет лучше, - задумчиво кивает она, и я во имя собственного спокойствия решаю не переспрашивать, что она имеет в виду: моё потенциальное знание или мою предполагаемую кончину? – Что ж, тогда слушайте. Джеджун – не родной сын в нашей семье. Точнее, его матерью являюсь я, но отец вовсе не старший Ким, а его бывший и ныне им же самим устранённый соратник. Хансун знает об этом, однако долгое время это его не волновало: родной или нет, но Джеджун был единственным наследником. До недавнего времени. До моей внезапной и неожиданной беременности. Когда доктора определили, что на свет точно появится мальчик, вопрос, кто же будет наследником состояния Кимов, разумеется, даже не оговаривался. А досадную помеху в лице Джеджуна требовалось срочно устранить. И Хансун любезно предоставил это право мне. Что, в свою очередь, помогло мне скорректировать планы, остановившись на ложном вызове Изгоняющих. А потом проще простого – найти вас, того, кто ни за что не убьёт невиновного, подсыпать сыну в наркотики более сильное вещество, организовать вызов… Только зачем вы убили Жана?
Её вопрос, вкупе с осознанием того, что забытая сигарета уже начинает жечь пальцы и, наверное, стоит стряхнуть пепел, вырывает меня из оцепенения. Она рассказывала всё это, про то, что её муж приказал ей фактически убить её сына, так буднично и спокойно, как будто речь шла о погоде или, там, покупке глиняных горшков в ближайшем магазине; её голос и лицо за время повествования не изменились ни на йоту. И я понимаю вдруг, что глубочайшая неприязнь по отношению к ней сменяется у меня глубочайшим же уважением.
- Так почему?
- Прошу прощения, если бы вы написали мне инструкцию к действию, и для Жана был бы возможен хэппи энд, - уважение уважением, но язвительность – моя защитная реакция, уж простите, госпожа Ким!
Она вздыхает, но, кажется, смерть верноподданного её на самом деле не волнует – так, дань порядкам, спросить, почему замочили - и забыть.
- Впрочем, это неважно. Для меня сейчас имеет значение только одно – я знаю, что мой сын жив и что он находится у вас, это ведь так?
Я киваю – а что мне ещё остаётся?
- Так вот, на ваш счёт сегодня придёт достаточно денег, чтобы обеспечить вам и ему безбедное существование до конца дней. Делайте, что хотите – держите его взаперти, меняйте ему имя, увозите в другой город, страну, континент, главное – чтобы он был в безопасности. Если до меня дойдут слухи, что его видели где-то неподалёку, вам конец. А я за слухами теперь буду следить очень тщательно, вы уж поверьте!
И на этом бесстрастном, лишённом всяких эмоций личике вдруг появляется такая ухмылка, что даже мне, экзорцисту со стажем, становится не по себе. Пока я отхожу от заморозки, которой меня только подвергли, она уже успевает собраться и явно намеревается уйти, я буквально хватаю её за рукав.
- Подождите, я, конечно, догадываюсь, что подтверждения моего согласия вам не требуется, у меня другой вопрос. Почему вы решили, ещё тогда, что я обязательно оставлю его в живых?
- Потому что у вас есть дар, - загадочно улыбается она (видела бы Мона Лиза – придушила бы соперницу) и ускользает, в мгновение ока исчезая в толпе.
А мне остаётся только сердито пинать ножку несчастного столика. Дар… Об этом что, уже в газетах пишут, объявления дают?! Хотя нет, небось просто по базе данных как-нибудь витиевато числюсь – «Изгоняющий, который за три километра видит одержимых».
На самом деле, конечно, не за какие ни за три, а просто по глазам. Да и небольшое это преимущество – многим из наших его качественно заменяет профессиональное чутьё, да и Дже я ведь тоже интуитивно вычислил как невиновного. Скорее, это даже проблема, проблема честности. Остальные ещё могут выкрутиться, соврать, даже самим себе, убедить себя в том, что «чистый» человек одержим, и наоборот. А я не могу. Когда я вижу настоящего Одержимого, рука сама тянется к кресту, а в остальных случаях – просто не могу. Так что следует признать, что мать Дже и впрямь чрезвычайно умная и расчётливая женщина: более удачной кандидатуры на роль неубийцы её сына, чем я, придумать было сложно…
Впрочем, заботиться о прошлом уже немного поздновато, ещё глупее грузить себя мыслями о том, что ещё есть, но изменить это никак нельзя – о даре, о родителях Дже, о его судьбе…
Хотя, как раз над последним я сейчас очень даже властен. И, наверное, стоит побыстрее вернуться домой, к его пробуждению бы поспеть, потому что я совсем не уверен, что проснувшийся наркоман, лишённый новой дозы, будет сильно адекватен. А уж то, что при желании ему и Релла будет не помеха – это понятно и без уточнений, достаточно сравнить хотя бы их комплекцию.
Но – позволяю себе немного расслабиться: слишком давно такого не было и слишком уж сильно искушение испить божественного кофе в час уже наступающих сумерек. Любимое, можно сказать, дело, жаль только, в последнее время так редко удаётся.
И, пожалуй, после такого допинга ничто не может испортить моего безмятежного настроения по дороге обратно, ни осознание возлёгшей мне на плечи ответственности, ни чего-либо другого: я о них просто забываю, выжимая максимум скорости из своего несчастного мопеда, крепко взбодрённый львиной порцией кофеина, с дурацкой улыбкой на лице.
Однако, приезжаю домой – и уже сразу, только зайдя в квартиру, готов трижды и четырежды, а если понадобится, то и все пять раз проклясть чёртов кофе, чёртову задержку и собственную ветреную голову – этим же кофе полить.
Потому что квартира пуста, ни Реллы, ни Дже нет, и у меня есть только один-единственный шанс их найти. При условии, конечно, что они пошли по пути наименьшего сопротивления. При условии, что вообще – вместе куда-то пошли.
-
-
30.11.2009 в 00:12Место, где по ночам работает Хичоль, гордо именует себя ночным клубом или вот ещё – центром развлечений, но лично я никак, кроме как «отстойник», это называть не могу. Это и есть – людская мусорка, сборник общественных нечистот, да даже банальная до зубовного скрежета «клоака разврата» сюда тоже вполне подойдёт как определение. И дело не в моей косности или отсталости, нежелании принять нравы сегодняшнего дня – просто, так уж вышло, по долгу службы я вижу, сколько каждый день отсюда выносят тел и сколько из ещё оставшихся живых получается Одержимых. И то, что здесь работает Хи, то, что он проводит в этом месте почти каждую ночь, когда-нибудь будет стоить мне полголовы седых волос точно – как минимум.
Всё это на самом деле напоминает затянувшийся кошмар – уже, наверное, четыре года как. И из него не проснуться, и уже вроде привыкаешь, но ещё жив тот голос из прошлого, что продолжает твердить, словно умалишенный, не переставая: «Но ведь этого не может быть!». Хотелось бы ему верить – но оно уже есть.
Наша с Хи история, пожалуй, слишком… Да просто – слишком. В ней всего было с излишком. Хотя, по сути, она довольно проста.
В начале – друзья не разлей вода, «мы с тобой одной крови, ты и я» и прочая сентиментальная дрянь, делавшая нас вполне себе счастливыми существами на фоне явно депрессирующего и агонизирующего мира. А потом миру, видимо, сильно надоели наши довольные физиономии на своём лице – и он решил их стереть. Эти войны, короткие, но смертоносные, разбросавшие нас далеко друг от друга: дезертиров, люто ненавидящих всю эту высшей пробы идиотическую кровавую заварушку. Сперва прятались, ютились вместе, а потом, я уже и не помню как, разделились – может, решили, что будет безопаснее в одиночку? Не суть. Суть в том, что укрытия мы выбрали полярно разные, и, когда встретились около двух лет спустя, я, нашедший спасение в рядах экзорцистов, и он, по уши в долгах у местных группировок и уже тогда подписавшийся отрабатывать их в этом клубе, сами понимаете, что пришлось пережить нашей дружбе. Кое-что она пережить, кстати, так и не смогла.
Поэтому, хоть есть ещё упрямое «доверяю», уже никогда не будет полностью «верю».
Именно поэтому – ненавижу его сейчас, за то, что заставил опять спуститься сюда, где всё напоминает о нашей ошибке и всё в целом - так отвратительно.
Я клокочу от злости, пробираясь сквозь толпу пьяно танцующих тел, ничего не слыша из-за грохочущей музыки, если ЭТО можно так назвать, в нос бьют запахи алкоголя, курева, травы, какой-то химической дряни и человеческого пота; я не могу долго находиться в подобных местах, мне трудно дышать, и это чувство – опять беспомощность, да – сводит меня с ума. Своего рода персональная фобия, из тех, что приобретаются с приходящим опытом жизни.
Вижу где-то ближе к VIP-зоне мелькнувшую в мельтешащих лучах прожектора рыжую макушку – и ярость сразу же придаёт мне ускорения. Да такого, что, кажется, пару бугаёв я с пути точно сметаю, слава Богу, что ряса ценится теперь в любых кругах, иначе до Хи я бы уже живым не добрался. А так – вполне себе добегаю, не расплескав даже ни капли драгоценной злобы, буквально вцепляюсь в Хичоля, сбивая того с ног; незамеченный мною поднос тут же летит из его рук вниз, и дикий грохот и звон разбитого стекла подсказывают, что кто-то из клиентов не дождётся заказа.
Ловлю в широко распахнутых глазах напротив короткую вспышку страха и только тут более менее прихожу в себя, ослабляю хватку. Полубессознательно отмечаю – на нём скромная черная с белыми лацканами форма официанта, значит, он сегодня не танцует, а просто разносит… Мог бы, в принципе, и по подносу догадаться.
- Тебе обязательно так меня приветствовать? – слабо ухмыляется Хичоль, хотя ухмылка эта получается у него довольно вымученной. Так дороги были бокалы?
Но я ещё не настолько охладился, чтобы начать сочувствовать его профессиональной потере, и в ответ он получает только очередное встряхивание за грудки и приглушённый рык – разумеется, мой:
- Ты куда его дел?!
- Если ты о мальчике, то можно и потише! – шипит он. – Я думал, это ты тут о его конфиденциальности заботишься, а сам орёшь…
Устыдившись, немного сбавляю обороты – рупор свой, во всяком случае, делаю потише:
- Так где он?
- В VIP-комнате, - Хи воровато оглядывается и торопливым шёпотом продолжает: - Юнни, ты ведь как ушёл, а я пошёл его караулить, я при свете, понимаешь, я сразу его узнал! Он у нас тут каждую ночь тусуется с друзьями…
- И ты решил помочь им воссоединиться?
- Да заткнись ты! – крик в диапазоне шёпота оказывается похож на свист. Я фигею, и он, воспользовавшись этим, снова принимается тараторить: - Он, когда проснулся, тут же попытался сбежать, через окно, я его еле поймал, и подумал, мне ведь скоро на работу, пусть лучше под моим присмотром и с друзьями, чем один там, у тебя, я думал, ты скоро вернёшься, а ты нет…
Хи наконец-то замолкает, а я получаю в своё распоряжение хоть пару секунд на осмысление услышанного. Из которого ясно следует, что на Хи это я зря набычил, а вот кому-то ни в пример активному, из-за которого моя голова уже явно не слишком крепко держится на шее, кому-то тому, кто за две ночи знакомства уже достал своими выходками, падла, сегодня не поздоровится.
Хичоль, видимо, понимает меня без слов, поэтому его следующая реплика предельно лаконична:
- Комната №3, по правой стороне.
Я киваю, и бросаюсь к коридору, однако, на полпути замираю, остановленный звуком пощёчины, раздавшимся сзади. Оборачиваюсь – напротив Хи стоит какой-то хмырь, видимо, очень важный, пафосный, с зажатой в зубах чёрной сигареткой, отчитывает, выразительно тыча пальцем в учинённое мною безобразие. У Хичоля на щеке – алеет след от удара.
Чертыхаясь, уже почти поворачиваю обратно, но ловлю взгляд Хи и ясно читаю по его губам твёрдое «нет». Работа, да? Сжимаю кулаки и, скрепя сердце, отворачиваюсь, решительно продолжая путь. Этот день – по-моему, он всерьёз решил побороться за первенство по своей фантастической дерьмовости.
А мне сейчас лучше вообще – не думать, особенно о том, что божился вытащить его отсюда ещё те самые четыре года назад, о том, что обещал матери Дже не упускать того из виду, о том, что… Да господи, скольким же я всего должен!
Я натурально выламываю дверь ногой в эту несчастную VIP-комнатушку, и тут же погружаюсь в красноватый душный полумрак, наполненный терпкими сладковатыми запахами, от них тут же начинает мутить. Ещё больше начинает мутить от картины перед моими глазами: диван, на нём трое парней, двое – стропила и кудрявый, целуются в засос, а третий, в котором узнаю Дже, неспешно забивает косячок… Первые два меня не волнуют совершенно, приятно им засосаться, мне-то что, но эта зараза, из-за которой моя судьба теперь на волоске, его я уже вполне созрел убивать, где оно раньше было, это похвальное стремление?! Было бы сейчас на одну проблему меньше…
Проблема тем временем вкуривает, по-идиотски хихикает и тянется рукой к загривку, туда, где тот самый шарик с виртокайфом…
И тут я резко перестаю соображать, что творю. Эта металлическая дрянь на шее – она вообще для меня, что красная тряпка для быка, с тех самых пор, как обнаружил её сначала у нескольких мною же приконченных Одержимых, а потом как-то нащупал на загривке у Хи. Поэтому требовать от меня вежливости и такта в подобной ситуации – смешно.
Отчётливо вижу их испуганные лица. Наверное, и впрямь это выглядит немного жутковато – то, как я бросаюсь к Джеджуну, так вцепляясь ему в недоведённую до шеи руку, что он, кажется, кричит от боли, а потом волоком вытаскиваю из комнаты и бросаюсь к чёрному выходу – выучил за прошлые визиты его местоположение. На пути бросаю взгляд назад, пытаясь найти Хи, но его уже не видно, надо бы будет позвонить потом, думаю, но главное сейчас – это ничтожество, руку которого я всё ещё не отпускаю, не позволяя сбавить темп, и, наоборот, всё ускоряюсь в нашем кросс-забеге до дома.
- Ты что…что ты творишь?! Отпусти сейчас же…- он задыхается, еле поспевая за мной, спотыкается о ступеньки, когда мы, наконец, достигаем цели, и я метровыми скачками преодолеваю лестницу родной обители, мало заботясь, как это сделает Дже – ножками или всё же протаранит носом.
Он проявляет завидную прыткость, и по достижении лестничной площадки его идеальный носик оказывается целёхонек. Впрочем, я и забыл, я злой и страшный, мне по барабану.
Хотя, на самом деле, мухлюю – открываю дверь и вихрем влетаю внутрь, парень, соответственно, флагом реет следом – я уже остыл, нет жгучей ярости и бешенства, их мягко смыла ночь, стоило нам покинуть клуб. Но в наличии – холодная решимость, с такой обычно палачи головы рубят. И я бы на месте Дже не обольщался, этот вариант ни в коей мере для него не безопаснее.
Судя по его действиям, он и не обольщается – во всяком случае, стоит нам войти в квартиру, как он тут же начинает вырываться, но я непреклонен, да и клешню мою разомкнуть – задача не для его силёнок. Поэтому на правах сильнейшего волоку его вдоль по холлу, туда, где у меня располагается подобие кухни. Туда, где ножи.
-
-
30.11.2009 в 00:13Собственно, именно последние мне и нужны, да даже одного хватит для моего замысла – Дже сильно повезло, что у меня имеется опыт в делах разделывания-врачевания, а то имел бы дело с мясником. Невесёленькая была бы перспективка.
Хотя он и так почему-то не сильно рад, когда я прижимаю его к столу, заломив ему руку и удерживая железной хваткой, и, не дрогнув, заточенным до остра металлом делаю разрез у него на шее. На шее, у самого основания черепа.
Он кричит и даже, кажется, всхлипывает, но, по сути, дело уже сделано: у меня на окровавленной ладони – блестит маленький, совсем лёгкий и гладкий на ощупь, шарик. Я хмыкаю, на секунду даже забывая о «пациенте», заворожено смотрю на этот плод цивилизации – или её деградации? Полезно знать врага в лицо.
О том, что, вообще-то, этот шарик не просто так, а из Дже, я вспоминаю, когда на меня обрушивается поток нецензурщины; я и не думал, что услышу такое из столь прекрасного и аристократического ротика.
- Спокойствие, только спокойствие, - флегматично протягиваю я, из того же отдела, что и скальпели, достаю иголку с ниткой и деловито зашиваю только что самим сделанный надрез. Принцип «сломал-почини» всё-таки иногда работает, не зря мамочка голос срывала.
А потом просто разворачиваюсь и ухожу в гостиную, по пути ища в справочнике номер Хичоля. Сейчас, в состоянии, когда все эмоции, кажется, на время атрофировались, я уже почти не помню, зачем это – ему звонить, но всё равно нажимаю на «Вызов».
- Юнни, мне очень хочется верить, что ты хочешь извиниться, потому что разве что только это… - слышу его уставший голос, и тревога тут же пробуждается, слабая, но это определённо она. - …Только это сможет тебя оправдать!
- С тобой всё в порядке? – спрашиваю я, обнаружив вместе с тем, что голос у меня, оказывается, немного осипший, но зато уже не эмоционально-обесцвеченный, как прежде. – Из-за меня проблемы, да?
- Нет, уже никаких, просто в следующий раз не стоит так экспрессивно со мной здороваться, хорошо? Я им слишком много должен бабла, чтобы к нему ещё прибавлять стоимость этих стекляшек…
- Прости…
- Вот, так-то лучше, - в его голосе проскальзывают нотки удовлетворения. – Можешь даже ещё раз извиниться, дорогой, потому что я вот только-только свалил со службы под предлогом нетоварного вида и лёг вздремнуть, а ты разбудил меня, тиран домашний!
Я с гигантским облегчением позволяю себе усмехнуться, доверяясь ехидному тону Хи. Опуская коробящее и скребущее длинными когтями по сердцу словосочетание «нетоварный вид», претворимся бревном и извлечём из этого монолога лишь одну истину – теперь он в порядке.
- Прости ещё раз, - покорно произношу я.
- Великодушно прощаю! – пафосно милует он и вдруг становится серьёзным: - И, пожалуйста, Юнни, теперь уж береги мальчика. Раз я из-за него рисковал, не позволь моей жертве в виде разбитой губы пройти бесследно, ок? Я слишком ценю своё прекрасное личико, чтобы его били всякий раз, когда тебе вздумается устроить мне сцену ревности к очередной смазливой пассии! Понял?
Мне остаётся только возвести глаза к потолку и клятвенно пообещать, что, да, больше его с подносами ронять не буду, и за мальчиком пригляжу, и… «И оставлю истекать кровью в компании кухонного стола?» - ядовито подсказывает внутренний голос, проснувшийся вместе с эмоциями. Абсолютно нетеологично чертыхаюсь про себя и торопливо сворачиваю разговор, уже на полпути обратно к месту своих экзекуций.
- Ладно, Хи, отсыпайся, я ещё позвоню! – быстро, скомкано, обрываю связь, успевая удивиться, что, даже несмотря на это, за все последние два дня наш с ним график общения стал всяко плотнее, чем предыдущие пару месяцев. Каким-то загадочным образом наркотический избалованный юнец поспособствовал тому, что не могло свершиться – или хотя бы отыскать путь к свершению – последние несколько лет. Чтобы просто – звонить и интересоваться, в порядке ли. Надо же.
Но на кухне его уже нет. Стол, скальпель, иголка с ниткой, которых так не видно, но скорее всего тоже здесь, найдутся потом, когда попой сяду, не страшно – а вот парня след простыл.
Далеко, понятное дело, убежать не мог, если бы ломанулся к выходу, то наткнулся бы на меня, значит, то ли играем в прятки, то ли…
Ну да.
Я заворачиваю в его вчерашнюю спальню, и сразу же становится ясно – нашлась пропажа. Лежит на кровати, обняв подушку и уткнувшись в неё носом, плечи едва-едва подрагивают. Нет, я всё-таки садюга полный, и резать, и зашивать на живую – с ума сошёл, качество в работе, конечно, незаменимое, эта бесстрастность, но в жизни она порой даже меня несколько ставит в ступор – от самого себя.
Тихо ухожу, чтобы через минуту вернуться, уже со стаканом воды в одной руке и парой капсул с обезболивающим – в другой. Сажусь на край кровати, легонько касаюсь плеча, только потом успев спохватиться, что, дёрнись он сейчас от меня (и ведь имеет право!), все мои подношения полетят прямёхонько на меня. Но он не дёргается. Только поднимает голову и чуть поворачивается ко мне, глаза уже успели покраснеть, шмыгает носом. Трогательное создание. Даже жалко. Вот лучше бы всегда таким тихим и милым был, а не по клубам шлялся, может, и не нарвался бы тогда на социально-опасный вариант меня.
Протягиваю ему лекарство, кивком указывая на его шею.
- Выпей, легче будет, - и то ли свой запас извинений я уже сегодня исчерпал, но нужные слова почему-то никаким образом не желают произноситься, застревая где-то на полпути в глотке,– и я молчу, наблюдая, как он глотает капсулы, сначала одну, потом вторую, слушаю, как стучит стекло стакана о его зубы, когда он пьёт воду, не способный унять дрожь в руках. Вместо этого спрашиваю:
- Как он действует? Этот ваш вирт, что он даёт?
Я и не думал, что он ответит. Я бы не ответил. Всё-таки этот вопрос, заданный мужиком, только что тебя почти препарировавшим, да плюс лишившим тебя фактически любимой игрушки – звучит немножко злорадно, пусть и был произнесён без подобной интонации, но…
- Побег от жизни, - похоже, такая цепочка рассуждений не свойственна моему подопечному, он отвечает ровно то время спустя, что потребовалось ему, чтобы сформулировать мысль. Ответ настолько очевидный, что, кажется, и вовсе не нужен. Но, похоже, мне всё-таки почему-то было важно услышать это именно от него.
- А как вы…с помощью него, как вы убегаете?
Тот снова чуть задумывается, потом протягивает:
- Это что-то вроде снов наяву, знаешь… Выбираешь, что тебе видеть вместо реальности… ну или не выбираешь, тут как повезёт. Но всё равно лучше, чем всё это, - он делает неопределённый жест рукой, словно пытаясь показать, что именно – это. Всё.
- Но реальность от этого никуда не исчезает.
- Это-то понятно, я что, похож на дебила? – он усмехается, иронично вздёргивая бровь. – Но ты сам разве никогда не пытался сбежать? – Джеджун поворачивает голову чуть больше, чтобы посмотреть мне в глаза, заметно морщась – пока полностью не подействовало обезболивающее, ещё беспокоит шея. А я пытаюсь спрятать взгляд. Бегал же. Дезертир он и есть дезертир. Поэтому этот вопрос – не в бровь, а в глаз, в яблочко – лучше вообще без ответа оставить. Хотя он и так уже всё понял, а иначе снова пробежавшую по его губам усмешку и не расценить. А я не люблю, когда меня так просто раскусывают, не люблю быть понятым в том, что предпочёл бы вообще не открывать. И поэтому перехожу на атаку.
- На самом деле очень похож, даже не на дебила, а на умственно отсталого! – жёстко выдаю я и встаю с кровати, успевая заметить мелькнувшую в тёмных глазищах обиду. – Вообще не понимаю, зачем с тобой связался! Пришил бы – проще было бы раз в десять! И покатились бы вы все вместе, вдвоём с мамочкой, куда подальше со своими гениальными планами по использованию меня!
Ну вот. Молодец. Сорвался – теперь придётся объяснять. Потому что уже:
- О чём это ты? – напряжённым голосом, напряжённым взглядом – ко мне и на меня. И никуда не деться, поздно. – Что ты сейчас сказал…
Устало потираю переносицу и сажусь обратно. Опускаю голову. Объяснять – терпеть ненавижу, вот именно так.
- Твой отец хотел тебя убить. Твоя мать устроила всё так, чтобы ты остался жив. А я в ваших запутанных семейных отношениях – верная пешка, которая теперь привязана к тебе обязательством защиты и сохранности тебя замечательного, ото всего, ото всех, от самого тебя в частности. И вот мне честно плевать, хочешь ты гробить свою жизнь или нет, но учти, пожалуйста, что теперь, если что, вместе с собой на тот свет ты утянешь и меня. А мне этого пока что совсем не хочется. Так что подумай над этим.
Вновь поднимаюсь на ноги, теперь уже действительно собираясь уходить, потому что за этот день, за эту ночь, точнее, вроде бы такую короткую, устал как собака, закрыть бы глаза и не видеть этот грёбаный мир часов этак с девять… Сбежать.
Уже у порога меня настигает сдавленный голос, почти шёпот:
- А я думал, она правда хочет моей смерти…
- Она у тебя потрясающая, Дже, - тихо говорю я. – Возможно, лучшая из матерей, из всех тех, что мне довелось увидеть.
- А где твоя? – мы соревнуемся в тишине? Во всяком случае, его вопрос больше похож на выдох, почти невесомый. Может, именно поэтому меняю интонацию, отвечаю громче, с толикой ехидства, фальшивого, так как его там быть не должно:
- На моей, Дже, исторической родине, в паре сотен километров отсюда, чудное местечко, сбежал оттуда раннем отрочестве. Так что тебе не след жаловаться, мне вот даже некому было лишний раз поесть приготовить, разве что Хи, но в его исполнении это больше походило на отраву.
Немного молчу, выверяя, не сболтнул ли лишнего, но трепыхаться уже поздно, поэтому просто бросаю через плечо, уже теплее:
- Ладно, давай спи лучше. Заодно проверишь мою истину – что настоящие сны всегда интересней искусственных!
И ухожу, чувствуя у себя на спине его взгляд.
А ложась спать, почему-то вспоминаю, за миг до того, как Морфей окончательно получает власть надо мной, бездонные глаза чёрного бархата…
-
-
30.11.2009 в 00:14Пробуждение приходит, словно по часам, – открыв глаза, встав с кровати и подойдя к окну, я вижу, как заходит солнце в краcновато-фиолетовых матовых всполохах, огромные лепестки диковинного цветка, и я замираю, бездумно уставившись в точку, где кончается горизонт – замираю, пока моего слуха не достигает требовательная трель, заставляющая поморщиться. Поскольку – вариант её источника, как всегда, лишь один.
Нарочито неспешно подхожу к тумбочке, беру перчатку, на ней лежащую, и, мысленно считая до трёх во имя спокойствия, принимаю входящий вызов:
- Юно, ты не поверишь… Опять нужен ты и позарез! – за подобные ехидные и начисто лишённые гуманности интонации иногда хочется его, Джунсу, крепко побить. Но он же в курсе, что далеко и не дотянусь, вот и изгаляется, зараза! Да и не говорить же ему, в самом деле, что не могу поехать, потому что приютил у себя предыдущую «жертву»?
Хотя…
Задумчиво закусываю губу. После Хичоля, Джунсу – единственный человек, с кем я могу поделиться самым сокровенным, не таясь. И не боясь – что сдаст. И до этого вечера так всё и происходило, мы вываливали друг другу все те проблемы, с которыми не могли справиться в одиночку, а сейчас – что себе врать, по-моему, как раз такой случай. В любом случае, держать всё в себе становится всё затруднительнее.
- Юно, если ты спишь, мог бы не принимать вызов и меня не разочаровывать…
- Нет, я тут, тут. Говори, куда ехать. И может… Может, пересечёмся после этого?
- Да, собственно, я буду на этом вызове… - протягивает Джунсу. Судя по паузе после этого и характерному звуку, он там ещё и кофе глушит. Приеду – отберу! – Один вверенный мне…гхм…практикант выразил сомнения относительно одержимости клиента, сам знаешь, я обязан приехать и проверить. А в таких случаях я должен быть уверен на все сто!
Вздыхаю:
- Ну, понятно, и именно поэтому тебе и понадобился Великий Я…
- Не бойся, помяну в отчёте о твоей бескорыстной помощи Божественному правосудию!
- Нет уж, Великий Я ещё и Скромный Я, поэтому пусть лучше помощь будет анонимной, зато немного корыстной – выслушаешь исповедь грешника?
Фыркает:
- Да вы у нас расчётливая морда, батенька! Ладно, так и быть, подарю тебе немного своего бесценного времени… Собирайся уже давай, маршрут скину.
Отключается, а я приступаю к стандартной процедуре сборов: отлаженные движения, на каждое – уже неосознанно выверенный временной промежуток; порой мне кажется, что я больше напоминаю робота, чем та железная развалюха, что ещё поддерживает моё жилище в относительном порядке.
- Работать, работать, работать… - бормочу я, мог бы – сам себя пнул, но особого прилива энтузиазма предстоящая поездка не вызывает, хоть ты тресни.
Пролетая мимо гостевой, притормаживаю, и мой указующий перст грозно вперивается в, судя по всему, только что вставшего с постели парня. Вперивается – и я чувствую, как чуть дрогнула рука: Дже, совсем только что со сна, встрёпанный, смешной и, что важнее, по пояс ещё голый…
- Сидеть здесь до моего возвращения! – рявкаю я и сматываюсь, прежде чем станет заметен мой совсем некстати объявившийся румянец. Чёрт, да мне просто жарко, убеждаю сам себя, пока на вылете из квартиры не ловлю в зеркале нездоровый блеск собственных глаз. Кому, как не мне, их владельцу, знать, что это признак далеко не простуды…
***
На задание к Джунсу, в один из бедных кварталов города, мой мопед доносит меня так, что чуть ли не пыль из под копыт моего железного коня и ровно такая же – из-под моих сапог, когда я буквально вихрем проношусь по лестнице до нужного этажа, ногой распахиваю дверь – благо, была приоткрыта – и с ходу испепеляю лазером из основания креста отпрыгнувшего от порога юношу, в один миг приметив у него в глазах пламя одержимости.
И только потом – включаюсь.
Чешу лоб, переводя взгляд с прифигевшего Джунсу на совсем уж очумевшего паренька, наконец разражаюсь вопросом:
- Джунсу, а почему твой практикант в гражданском?
У Джунсу чуть заметно дёргается щека – то ли нервный тик, то ли попытка сдержать рвущуюся на волю улыбку.
- Нет, это клиент, Юно, а моего практиканта ты только что уложил…
Таращу глаза на прах, скромно лежащий серой кучкой на старом ковре: и впрямь, припоминаю, вроде в рясе был. Ну, я даю…
- Не переживай, зато вот, невинного человека, тунеядца-алкоголика, от расправы спас! – тем временем развязно вещает мой товарищ, свежеспасённый вздрагивает и принимается громко икать. Хорошо хоть в штаны со страху не наложил.
- Так, ладно, Джунсу, нам пора! – хватаю друга за рукав и решительно тащу к выходу. С меня здесь уже точно хватит. Потому что на этот раз, пожалуй, перебор с ненормальностью! Что же у меня за последние вызовы-то такие, один другого краше!
Нам вдогонку – заикающееся блеянье:
- А е-его с со-собой? – оборачиваюсь: дрожащее, что осиновый лист, создание тычет пальчиком в кучку на ковре. Хмыкаю нарочито пренебрежительно:
- А его ты сейчас уберёшь в совочек, небось ручки не отвалятся! – и подмигиваю напоследок, прежде чем скрыться за дверью, куда уже успел выпихать вяло сопротивляющегося похихикивающего Джунсу.
-
-
30.11.2009 в 00:16У нас давно уже так не бывало – совместных прогулок после успешно выполненной работы: работать парами разрешалось только в самом начале, когда ещё так страшно ошибиться, но меня, паренька, как выяснилось, одарённого, быстро стали посылать на самостоятельные задания – нынешних же новичков сразу бросают в омут с головой и смотрят: выплывет – нет? Потому что – уже не хватает рук, способных грозно размахивать смертоносным оружием и не калечить невиновных граждан почём зря. В крайнем случае – дарёному коню в последнее время вообще редко заглядывают в рот на предмет зубных протезов и кариеса – калечить, но в приделах негласно установленной нормы. Никто, кстати, и не в курсе даже – какая она у нас, эта норма. К лучшему, наверное.
Мой друг не любит нашу форму, а потому поспешно стягивает её с себя и запихивает в рюкзак, стоит нам только отойти за угол к моему мопеду. Ему кажется – и кажется, в принципе, верно, – что так его боятся люди, но его, в отличие от меня, счастливым это не делает. Он любит быть милым в глазах окружающих, ряса же делает это весьма затруднительным, вот и вертится наш Джунсу, как чёрт на сковородке, прячет униформу по потайным закуткам и вдохновенно врёт девушкам про работу в секретной организации – почти ведь так оно и есть.
Я седлаю мопед, Джунсу привычно садится сзади, и мы в четверть часа добираемся до любимой ещё в прежние времена забегаловки: кафешка-бар в подвальчике старинного дома, работающая по ночам, что нам и важно. Здесь чуть менее вкусный кофе, чем в кафе на Белой площади, зато более вкусное пиво, и в глазах Джунсу этот пункт решающий.
Спускаемся по лестнице вниз, заходим в тускло освещённое помещение, вытянутое, но не особенно большое. Бармен приветливо кивает, мы киваем в ответ; старик глуховат, и это тоже прибавляет очков заведению. Усаживаемся за один из любимых столиков, из дальних, закономерно заказываем: я – чёрный без сахара, он – светлое, любимой марки. Гармония.
- Ну так, ты вроде хотел облегчить душу – валяй! – отхлёбывает из бокала, облизывает образовавшиеся над верхней губой пенные усики и выжидательно смотрит на меня глазами кота, получившего доступ в погреб со сметаной. Видя весь отразившийся на моём лице скептицизм, поспешно машет руками: - Ты не смотри, я весь внимание, даже к пиву не притронусь больше, пока не закончишь!
- Нет уж, лучше пей, а то замучаюсь смотреть на твою скорбную физиономию!
Он радостно вновь хватается за бокал, только что отставленный, а я лишь вздыхаю обречённо. На работе он всегда собран и надёжнее напарника не найти, но стоит окончить задание, как он уже самый настоящий оболтус. Но я знаю, он действительно – выслушает, а то, что сейчас так легкомыслен… Так другого случая может и не представиться.
Поэтому неторопливо достаю из кармана зажигалку, вспоминаю попутно, что сигареты закончились, за похожей посиделкой вчера, и встаю, чтобы дойти до барной стойки и стащить парочку у бармена, а по возвращению обнаруживаю Джунсу уже гораздо более серьёзным:
- Так бы и сказал, что разговор будет не самый простой, - кивает головой на сигарету. – Ты же куришь, только когда полная задница… Ну или ты почему-то думаешь, что полная.
- Поверь мне, на этот раз действительно - полнее некуда… Жирная такая жопень, - делаю большой глоток горькой жидкости, тут же затягиваюсь, пропуская дым через нос, и наконец, совсем негромко, начинаю рассказ. И вываливаю всё – с той самой ночи, когда Джунсу отправил меня на вызов к Дже, и до сегодняшних сумерек. Всё – не кривя душой, просто потому, что ложь в подобной абсурдной ситуации сама по себе должна быть искусством, импровизация покатила бы не больше, чем рэпчинка в консерватории, к тому же врать Джунсу не имеет никакого смысла, к таким вещам он очень чуток.
Джунсу слушает, очень внимательно, взгляд иногда начинает теряться где-то позади меня, но я знаю, что он продолжает внимать – качает головой на моменте знакомства с Дже, и как я тогда отверчивался, разговаривая с ним по связи, кивает, будто получая подтверждения своим догадкам; наша с Дже поездка до моего дома вызывает у друга приступ сначала хмыканья, а потом кашля, в котором, я уверен, прячутся смешки. Хмурится и мрачнеет Джунсу раза три за мой рассказ: на моей беседе с матерью парня и ещё два раза – по одному на каждую встречу с Хи. Я знаю, он не любит Хичоля, они слишком разные, настолько, что притяжение противоположностей уже невозможно – и я того не требую. Мне достаточно того, что Джунсу не пытается меня изменить, заставить выкинуть Хи из своей жизни, и даже помогал несколько раз вытаскивать моего рыжего балбеса из серьёзных передряг, а то, что скрип зубов тогда был слышен за пару кварталов от Су-Су, так это не в счёт.
Под конец повествования я замечаю, что Джунсу, закинув ногу на ногу под прямым углом, что-то явно увлечённо ищет по своей перчатке, махнув мне рукой – де, продолжай, я по-прежнему слушаю. Это изрядно облегчает мне жизнь: я напрямую приближаюсь к нашему с Дже диалогу, и мне явно требуется обогнуть пару щепетильных моментов; да, врать я не собираюсь – но умолчание не враньё, так ведь? Благодаря с головой ушедшему в свои поиски Джунсу мне это с грехом пополам удаётся, хотя чувствую я себя при этом распоследним идиотом, особенно, когда друг мой, подняв, наконец, на меня свои глаза с ехидно-пивным блеском в глубине, бросает небрежно:
- Да мне, в принципе, не важно, о чём таком личном вы там с этим мальчиком курлыкали, если это не имеет отношения к основной проблеме. Не имеет ведь?
- Нет… - бормочу и понимаю, что заливаюсь краской, попутно в голове всплывает отрывок из бредовых лекций Хи о том, что и с чем мне следует носить, и что вот «красный с чёрным смотрится выигрышно!» - несомненно, очень кстати! Откашливаюсь, строю серьёзную мину и спрашиваю почти сурово, зарабатывая этим ещё один насмешливый взгляд: - Ну, что ты там так усердно искал?
Джунсу снова утыкается взором в перчатку, видимо, на этот раз уже в полученные результаты, протягивает:
- Да вот стало интересно, почему ты того беднягу замочил, Жана…
- Нипочему, - раздражённо откликаюсь я. - Надо было Дже вытаскивать, вот и всё.
Но Джунсу только качает головой из стороны в сторону, мягко улыбаясь, и от его всезнающей улыбки я раздражаюсь ещё больше.
- Что?
- Нет, нет, Юно, это далеко не всё. И хоть про твою подозрительно активную заботу об этом пареньке я бы ещё поспрашивал, да только, боюсь, ты сам ещё ничего не понимаешь, зато я в курсе другого. Твой дар никогда не работает вхолостую…
- Жан не был одержим, если ты об этом, - жёстко, да, но побыстрее бы сменить тему, увести подальше от Дже и подозрений. Очень надо.
- Да, я уже понял. Но просто так ты бы этого парня не замочил – неужели я знаю тебя лучше, чем ты сам? – он протягивает руку, так, чтобы мне был виден экранчик, и мне тут же очень хочется удариться головой о столешницу. Жан Мулен, осужден за убийство и кражу, скрылся от правосудия, политического убежища в нашей стране не просил, но в суматохе после войн оказался в числе солдат союзников и легко получил вид на жительство. Какая прелесть.
- Джунсу, я этого не знал… - тихо, а потом требовательно: – Дай мне пиво.
Джунсу вздыхает и треплет меня по голове.
- Что же ты весь такой гениальный и такой бестолковый! И – может, чего-нибудь покрепче закажем, а?
-
-
30.11.2009 в 00:17На самом деле, по-хорошему, мне стоило вспомнить, чем обычно чревато «покрепче» в исполнении Джунсу. По-хорошему, мне следовало твёрдо заглянуть в блестящие глаза Змея-искусителя и сказать своё весомое «Нет». Но: когда я умел сопротивляться Джунсу в затеях, подобных этой, - и когда хотел?
Результат всего этого безобразия и моего слабоволия – обнаруживаю себя благодушно сопящим за столиком, а, точнее, уже проснувшимся, и ни бармена, ни Джунсу в обозреваемом пространстве. И только записка, оставленная на деревянной поверхности стола – плохо пишущей ручкой по салфетке: «Не добудился. Счёт оплатил. Мопед довезу
Первая мысль – догнать непьянеющую сволочь и придушить. Вторая, чуть более трезвая – всё-таки моя ласточка весьма быстроходна, и надежд свежепробудившемуся пьянчуге нагнать уже давно стартовавший мопед – никаких. Хотя Джунсу, как всегда, прав, конечно: садиться за управление хоть каким транспортным средством сейчас мне не дело; благо хоть дом мой только в двадцати минутах ходьбы, иначе бы лёг прямо здесь, и делайте с моим телом, что хотите! Останавливает только чувство сострадания к бармену-старичку и наличие там, далеко, в уютной моей квартирке, оставленного на попечение самому себе Джеджуна. А последний пункт – не просто останавливает, а ещё и придаёт ходу, заставляя вылететь из заведения, спотыкаясь о ступеньки...
…И замереть, окунувшись в холодный воздух предрассвета, что в ледяной душ, и точно так же перехватывает дыхание, а когда оно вырывается, наконец, из ошалевших от такой резкой смены душной атмосферы помещения лёгких, то замирает у моих губ на долю секунды белым облачком. Я давно не гулял по утрам. По ранним-ранним утрам, когда солнце ещё даже не появляется, а только думает появиться, и лишь моя вина, что красоту просыпающегося города я вынужден сейчас осознавать ещё мутным после возлияний умом. Хотя, к чему тут ум? Успокаиваюсь – и начинаю просто чувствовать.
Путь мой до дома проходит большей своей частью через закоулки и неприметные лазейки между домами, благо изучил их за долгие годы предостаточно. Иду медленно, позволяя себе насладиться каждым шагом по утреннему туману, забыв о причине, по которой мне стоило бы поторопиться. То ли глупостью заболел, то ли доверием,…то ли ещё чем похуже. Почему-то просто знаю, что меня будут ждать.
Предчувствие не обманывает. И я очень рад этому, тому, что оно не обмануло, когда, с трудом открывая дверь и делая неловкий шаг, спотыкаюсь о порог, и меня ловят и прижимают к себе неожиданно мягкие руки, сплетаясь за моей спиной. Мозг отключён, некому бить тревогу в моей черепной коробке, и я позволяю себе расслабиться, уткнуться носом в плечо ближнему, сжать в объятиях как что-то неоспоримо своё…
- Так вот как выглядят бухие экзорцисты… - в голосе насмешка бурным коктейлем перемешана с нежностью, но он всё равно будит меня, этот голос, заставляет очнуться, отстраниться, не жёстко, но уверенно убирая с плеч чужие руки. Дже выглядит не обиженным и не разочарованным даже – а словно ребёнок, у которого отобрали чудо. В очередной раз думаю, насколько он хорош без наркоты и того нелепого макияжа, что был на нём прежде, хорош необычайно… Впрочем, под моим взглядом, чересчур пристальным, надо полагать, он быстро тушуется и вновь прячет очарование детством под маской шута-пересмешника.
- Нет, не угадал, так выглядят экзорцисты с похмелья, - наконец в тон отвечаю я и вдруг отмечаю взглядом незамеченную ранее деталь, ловлю Дже за руку и подношу его кисть ближе к свету и своим глазам: указательный палец немного криво перебинтован, сквозь белую сетку чуть проступает кровь.
- Это что? – сурово вопрошаю я.
Он выдёргивает руку, прижимает её к груди и бросает на меня отчего-то смущённый взгляд, резко диссонирующий с упрямым выражением мордочки.
- Какая тебе разница? Порезался, вот и всё…
И как-то слишком споро сбегает от меня в глубины моей же квартиры. Нет, со мной трезвым такой фокус у него бы не прошёл, сейчас же я просто не способен передвигаться с той же скоростью, что и это странное существо.
Вместо этого вспоминаю, что давно не ел. В принципе, особой проблемой это не стоит: ещё во времена недавних войн хитрожопые учёные создали вакцину – смесь питательных веществ, - позволяющую человеку долгое время обходиться без еды. И сейчас оставшиеся запасы этой самой смеси успешно расходятся во всякие общественно-важные организации. И наша, разумеется, в их числе – так что эта экономная фиговина выдаётся нашему брату вместе с зарплатой через раз, раз в месяц, и на этот срок её хватает почти всегда. Но под конец его, обычное дело, уже начинает подпирать…
Сейчас – всего лишь перевалило за середину положенного времени, но я уже чувствую, как просыпается где-то в недрах желудка подзабытый было голод. То ли затрат, эмоциональных и физических, было больше в этот раз, чем обычно, то ли мой организм, выработав своего рода иммунитет на противоестественную смесь, вознамерился взять врага объёмом запросов – не знаю. Но свои нетвёрдо передвигающиеся и шаркающие по паркету стопы направляю чётким курсом – на кухню. Интересно, правда, что я надеюсь там найти: в холодильнике наверняка уже успела повеситься целая рота мышей во главе с Мышиным королём…
Однако, уже на подходах к предполагаемому склепу для грызунов меня изрядно сбивает с толку аппетитный запах, и я даже несколько ускоряюсь, чуть не протаранив по дороге косяк. И – мать моя женщина! – на столе меня ожидает вовсе не оставленный вчера скальпель или что я ещё мог там забыть после своей кровавой процедуры, а целое семейство блюд, пахнущих Раем и, готов поклясться, моих любимых! И я могу, конечно, для протокола потереть глаза или, там, пощипать себя за всякие мягкие места, но аромат, вызывающий обильное слюноотделение, списать на пьяный глюк по-любому не получится.
- Либо «Здравствуй, маразм!»… - бормочу, ещё до конца не веря в своё счастье и задумчиво потирая лоб, - Либо…
А без «либо». Стоит взгляду упасть на оставленный в раковине разделочный нож, как сразу становится ясна причина пореза на пальце Дже. И вот только непонятно – вроде как траву он оставил в клубе, виртокайф я у него отобрал… так чем же он догнался, чтобы дойти до такой благотворительности?!
Этот вопрос вызывает столь живое любопытство, что оно способно конкурировать и даже одержать победу над ещё пока вполне терпимым голодом, так что на первый пункт в повестке дня перемещается задача отыскивания Джеджуна; впрочем, подопечный мой неоригинален – я нахожу его в той самой гостевой, которую, пожалуй, уже можно вполне именовать его собственной комнатой, раз уж он настолько с ней сроднился. Сидит, с ногами забравшись на кровать и уставившись в окно, неподвижный и очень напоминающий…нет, не изваяние, а нарисованный пастелью этюд.
- С чего вдруг такая забота? – понимаю, что вопрос прозвучал резко и холодно, и, продолжая, смягчаю тон: - Нет, мне приятно, спасибо, правда, просто…
Он оборачивается, и я, даже стоя на пороге, вижу отсюда блеск его огромных глаз. Всего на секунду, потом он снова отворачивается к окну и отвечает уже ему – но мне достаточно.
- Ты же сказал, что тебе некому было готовить, вот я и подумал… - заминка. - Знаешь, ты ведь мне жизнь спас, а я не какая-нибудь сволочь неблагодарная!
Хмыкаю и задаю второй жутко интригующий меня вопрос:
- Ну, хорошо, допустим. А блюда? Я не припомню, чтобы составлял виш-лист…
- Хи, - да, разумеется, я киваю сам себе: мог бы и сам догадаться… - Он ещё в прошлый раз заставил записать его номер, вот я ему и позвонил. Хотел просто расспросить, что да как, а он вместо этого примчался, вывалил на стол продукты и тетрадь с рецептами, щёлкнул меня по носу и убежал…
Я не сдерживаюсь и фыркаю: знакомый почерк и те же лица, Золушка в своём репертуаре, только вот немного странно с его стороны такое участие, в последние несколько дней, пожалуй, подозрительно активное…
Впрочем, не суть. Душа любого – потёмки, а уж Хи – тем паче, хоть глаз выколи. И если в предложенных ингредиентах для моей трапезы не затерялись опиум, мышьяк или крысиный яд, то с отбитием тревоги можно пока и подождать. И просто представить, что у друга прилив сентиментализма, и он всего-навсего решил помочь меня покормить.
Посему - вытряхиваю из головы параноидальные мысли и подхожу ближе, присаживаясь на кровать рядом с Дже.
- Знаешь, а эта тетрадь… Если не ошибаюсь, то, скорее всего, это та самая – его покойной матушки! У него самого руки не оттуда растут, чтобы приготовить по ней что-то сложнее яичницы, но меня он регулярно бил по пальцам, стоило мне посягнуть на величайшую кулинарную ценность. А тебе вот, доверил…Так что можешь гордиться! – улыбаюсь и треплю парня по волосам, и так далёким от состояния идеальной укладки. Головы ко мне он не поворачивает, но я улавливаю даже не улыбку, а тень от неё, мелькнувшую в уголках его губ.
Повторяю ещё раз, теплее:
- Спасибо.
И иду, наконец, отдавать дань шедеврам начинающего повара. И откуда только подобные способности у богатенького сыночка?
-
-
30.11.2009 в 00:20А вечером его начинает ломать.
Сначала почти незаметно, тем более мне, сытому и довольному котяре, развалившемуся на диване в гостиной, но, когда он приходит и садится рядом, прижав мои ноги к спинке и упершись локтями в острые коленки, я вдруг ощущаю сквозь тонкую ткань рубашки на его спине, что парня бьёт крупная дрожь. Приоткрываю глаза – бледное лицо, мелкие бисеринки пота на лбу. Удивительно, что вообще – только сейчас накрыло.
- Что же ты за дрянь принимал? – тихо спрашиваю, по возможности стараясь заменить укор в голосе сочувствием. Ему и так хреново, и без моих упрёков.
- Это не дрянь. Точнее, это не от неё так… - обнимает себя руками за плечи, а выражение лица при этом на редкость суровое: боремся с травой до конца? – Я же не идиот, чтобы нюхать и курить то, от чего зависишь…
Ну да. Ещё одно отдельное спасибо цивилизации – наркота без зависимости. Удушить бы изобретателя. И крест ему кое-куда засунуть…
- Тогда отчего? Виртокайф?
Кивает.
- Вижу то, чего нет. Мозги привыкли и теперь выкручиваются… - он на секунду поворачивается ко мне и вдруг нервно хихикает: - А ты знаешь, что ты сейчас зелёный?
Гхм. Прелесть какая. Интересно, и как, мне идёт? Но если я спрошу, он меня укусит, наверное.
- Дже… - понимаю, что лежать с королевским видом становится всё более бездушно, и принимаю сидячее положение, осторожно кладу руку на подрагивающее плечо. – Банальность, но я могу что-то сделать?
Джеджун только трясёт головой и на пару минут замирает, сжав ладонями мокрые от пота виски. Потом отнимает руки, и, кажется, его взгляд уже чуть более осмыслен.
- Я на самом деле хотел задать тебе один вопрос. Правда, очень важный. Почему ты меня не убил? Ты сам говорил, что тебе плевать, умру я или нет, а в тот день… ты же ведь ещё не знал, что мать хочет меня спасти, так? Почему просто не прикончил, как тебе было велено? Да и потом - ты не похож на человека, которого можно подкупить или запугать. Так почему?
Вздыхаю, потираю лоб. Этого стоило ждать, рано или поздно он бы спросил… Не то чтобы ответ был сложным, но эта его вольная интерпретация моих же слов… Неужели правда так их и понял? Значит, стоит высказываться более обдуманно… Аккуратно подбираю слова, чтобы донести именно то, что думаю:
- У меня, знаешь ли, есть такая особенность – не могу убивать тех, кто невиновен… Раньше наивно полагал, что только неодержимых, но – как показала практика, я заблуждался. А твоя мама просто была в курсе этого, вот и устроила всё так, чтобы на вызов приехал именно я… - в этом месте сам задаюсь вопросом: «А, собственно, как?», но решаю оставить его на потом. Вместо этого договариваю то, что собирался: - И, Дже… мне не плевать… - он вскидывает голову, острый взгляд его расширенных от удивления глаз в полные смятения мои. Почему искренность порой даётся так сложно? Но – ловлю где-то в тёмном космосе, среди царящего изумления вспышку несмелой радости и твёрдо продолжаю. - Мне не плевать, умрёшь ты или нет.
«Уже нет…» - хочу добавить, но прикусываю себя за язык. Не потому что лишнее, а потому что – неправда. Потому что, если прислушаться к себе, то очень легко вырисовывается один факт: с самого начала, с самой первой встречи – далеко не безразлична жизнь этого создания. Пусть сперва этого не понимал… и не принимал.
А теперь вот молодец – признался, только самому себе, конечно, но тоже подвиг.
И только вот теперь до смешного ужасно боюсь одного: того, что спросит: «Почему?». Потому что тогда мне придётся честно отвечать на этот вопрос, а я, чего лукавить, ещё к одному признанию за сегодняшний вечер не готов.
Да и он, кажется, тоже. Мгновение я могу наблюдать к своему удовольствию ещё один всплеск радости в глубине его глаз, а потом он отводит их, делая вид, что внезапно сильно заинтересовался напольным покрытием моей гостиной. Чуть смущённо кашляет и мастерски сворачивает наш разговор на другую тему, возможно, и вправду его заботящую.
- А кто такие одержимые? Почему вы их истребляете? Походит на геноцид, если честно…
Я принимаю правила игры – не в молчанку, а в недоговорку – и презрительно фыркаю.
- Геноцид, пфф! Так вот, оказывается, как видит золотая молодёжь нашу профессию! Спасибо на добром слове… А то, что они людей убивают, вами как рассматривается? Самозащита? – незаметно для себя начинаю распаляться. Больной вопрос, что делать.
Дже корчит раздражённую мину.
- Отучайся говорить за всех, экзорцист-выскочка! Не надо приписывать качество немногих целой группе. Тем более, я всего не знаю и просто прошу рассказать – если не можешь делать этого, не рявкая, тогда забудь, я ничего не спрашивал… - он резко встаёт, но я хватаю его за запястье и усаживаю обратно. Не хочу скандалов и размолвок и… судя по всему, с ним мне придётся таки научиться извинениям. Обычно это не многим даётся – выбить из меня злосчастное «Прости», но…
- Прости, не стоило. Расскажу, - ишь какой я сегодня миролюбивый! – Если хочешь, расскажу. С чего бы начать только… - снова потираю лоб, надеясь, что сумею правильно сформулировать суть. – Одержимые – в большинстве своём обыкновенные люди. Нет, большое их число, конечно, просто выходцы из притонов, тут врать не буду, да и незачем – ваш этот виртокайф изрядно повышает шансы закончить своё существование, пав от моего крестика или идентичных орудий моих коллег…
- Не читай нотаций! – нетерпеливо перебивает Джеджун. - В чём выражается эта… одержимость? Я читал, раньше считалось, что это происходит, когда демоны или дьявол берут власть над человеком, но это же религиозный бред… так ведь?
Мне остаётся только усмехнуться, про себя отмечая, что испытываю действительное удовольствие просто от того, что вот так беседую с ним, и этому больше не мешают ни наркотики, ни условия, продиктованные обстоятельствами, которые всегда перечёркивают всё лучшее, что можно извлечь из ситуации. Если вас заставят поглощать любимое лакомство из-под палки, может, вам это и не будет в тягость, только вот изрядно будет действовать на нервы зависшая над макушкой увесистая дубинка. Да, в точности как с теми фальшивыми ёлочными игрушками: точно такие же, как настоящие, а радости никакой.
- Ты не находишь, что эта фраза несколько забавна, когда обращаешься к действующему священнослужителю? – он открывает рот, чтобы то ли забрать слова назад, то ли (вероятнее) опять съехидничать, но я быстро пресекаю попытку: - Нет, всё в порядке. Сам, думаю, догадываешься, какая в наши времена церковь… Не институт веры – организация порядка. Впрочем, на мой вкус лучше, чем беззаконие и разврат на грани с суицидом, но тут у нас, я, помню-помню, мнения расходятся… - опять его кривая усмешка, но на этот раз молчит, даёт закончить. И я продолжаю: - Если конкретно и об одержимых… Честно – мы сами толком не знаем, отчего они появились. Долго главенствовала в кулуарах, где неверия будет побольше, чем среди скромных обывателей, версия, что они просто продукт радиации, в разы увеличившейся после войн, ведь всплеск одержимости, до сих пор находящийся на том же уровне, образовался именно на стыке меж двух мировых. Но с другой стороны – и от этого не отвертишься, – они ведь существовали и до этого, верно? В гораздо меньших масштабах, но существовали, наша профессия очень древняя… Чуть моложе проституции…
Он снова фыркает. Да, определённо, и Дже тоже чувствует теперь себя свободнее, даже мучимый глюками от ломки, но явно свободнее – и от этого теплеет. Однако его вопрос по-прежнему ещё не до конца мною раскрыт.
- Но тебя, полагаю, больше интересует конкретика. Вот и она: одержимые – это те, у кого в голове в какой-то момент появляется своего рода спусковой крючок. Нормальные вроде люди, живут, общаются, любят и ненавидят, свои жизни и миры… Пока вдруг ни с того ни с сего не взрываются, не слетают с катушек, и если рядом окажется в этот момент кто-то… В восьмидесяти процентах случаев жертвы неизбежны. Тогда мы прибываем на место, уже обагренное чьей-то кровью – в иных случаях сдают соседи, услышавшие странный шум. Собственно, именно поэтому, из-за чрезмерной мнительности, под удар очень часто попадают люди вроде тебя – и не проси уточнять, сам лучше меня врубаешься, что я имею в виду. Скольких из твоих приятелей уже прикончили наши, а?
- Никого, - голос Дже вдруг отдаёт металлом и льдом, и я внутренне матерюсь: какого лешего мне постоянно нужно нападать, даже когда никакой опасности нет? Как теперь сгладить углы, только что споро мною сооружённые? – У меня их только двое, и, что бы ты ни думал, они не ваши клиенты. И виртокайф из нас был только у меня, - я вспоминаю ту парочку поглощённых собой голубков, что составляла компанию Джеджуну, когда я вырвал его давеча из их кружка так некультурно. Значит, Дже ими дорожит… Не сказать, что это служит мне рекомендацией, но я отмечаю сей факт как заслуживающий внимания. От моих мыслей меня отвлекает голос, такой ледяной и с мстительными нотками: - Что ж ты, такой принципиальный, друга своего не пилишь? – я холодею. – Он же у тебя в этом клубе… думаешь, только напитки разносит, только ими…торгует, а?
Уже не помня себя, взлетаю, ногой отпинывая в ярости попавшийся на пути журнальный столик, и, рыча, хватаю Дже за грудки, встряхивая, как безвольную игрушку, не замечая впившихся мне в жёстко стиснутые кисти рук ноготков: наверное, вцепившись в рубашку, я здорово пережал ему дыхательные пути, но чтоб меня это сейчас волновало!
- Не смей, - шиплю ему в ухо, - не смей говорить о том, чего не знаешь!!! О том, кого не знаешь!!!
Его глаза зло сощурены, губы поджаты и явно доставляет неудобство частично перекрытый доступ к кислороду – его голос звучит хрипло, когда он в бешенстве выплёвывает в ответ:
- Не нравится, да?! Так ты всё время занимаешься тем же!!!
-
-
30.11.2009 в 00:21- Кто ты? Кто ты, почему ты хочешь меня убить?! – истерический голос, от неожиданности я роняю его на диван, делаю шаг назад и тут же падаю, почувствовав резкий удар под колени; только потом, лёжа на полу и чувствуя острую боль в спине, понимаю, что это было: споткнулся о мною же отброшенный столик. Не рой себе, ага…
Дже тем временем тоже пятится, с осторожностью параноика огибая диван и приближаясь к трюмо, где тут же вооружается весомой вазой китайского фарфора и берёт на прицел – лежащего меня. В широко распахнутых глазах – отчётливая паника.
- Кто ты такой? Что я тебе сделал?!
До меня, упавшего и ушибленного, в чём суть дела доходит только теперь. Проклятый виртокайф, а, точнее, последствия его извлечения… Их бы просто переждать, по-хорошему… Но, с трудом уворачиваясь от летящего мне в морду произведения трудолюбивых китайских мастеров, быстро понимаю: по-хорошему тут не получится. Он для этого слишком метко стреляет.
И, главное, почему-то всё только в меня! Не мог бы из вежливости – не у себя дома, в конце концов! - бомбить каких-нибудь галлюциногенных товарищей?! И не моим фарфором?!
Впрочем, тут бы самому уцелеть, не до спасения деталей интерьера… Очень скоро становится понятно, что, как цель, его интересую только я, себе он при этом угрожает мало, так что я не нахожу никаких разногласий с совестью и сбегаю от психованного урагана, на этот раз взявшего на вооружение нехилый кусок сталактита, на собственный балкон, быстренько запирая за собой дверь. Судя по шуму за ней, стихшему лишь на пару секунд, моё отсутствие озадачивает подопечного ненадолго, и он тут же находит себе обидчиков среди глюков – как я, собственно, и предполагал. Вот и чудненько. А я опять – сраный дезертир.
Оседаю, сползая спиной по двери, и приваливаюсь к ней, закрываю глаза. Позади меня – судя по всему, смерть порядку в моей квартире, хотя, чего врать, он и так был весьма относительным. А если это всё прекратится хотя бы через пару часиков, то будет нам счастье… Нам? Мне и Дже? Да, конечно, нервно поддакивает услужливое подсознание, будете себе жить да поживать, пока не найдётся для него укрытие более надёжное – ты ведь понимаешь, что это не навсегда, правда? Да, я понимаю… но также и не хочу понимать. И думать пока об этом не хочу.
А о чём ещё думать, спрашивается, пока отсиживаешься в укромном местечке в ненадёжной дали от бури – он ведь может и вспомнить вдруг, что дверь балконная частично из стекла, а оно вполне себе бьётся.
Можно – о том, что выкрикнул Дже в пылу так внезапно вспыхнувшей ссоры: что я всё это время пытался уязвить его, даже не пытаясь узнать причин, даже не пытаясь хотя бы узнать – его самого. Ведь не от хорошей жизни парень полез прятаться в нереальность от реальности. Богатство – да, но если вспомнить рассказ матери Дже об их семье, то сразу всё встанет на свои места, и заглохнет хотя бы часть из моих обвинений. Возможно – большая их часть.
А ещё можно – о том, что Джеджун сказал за пару мгновений до того, как я его чуть не придушил, почему, собственно, у меня возник такой благодушный порыв… Можно – но это больно. Потому что – скорее всего, правда. Я слишком долго закрывал глаза на очевидное, уговаривал себя, что Хи всё тот же, каким я его знал, – но ведь это невозможно, тот мир, в котором он вертится уже добрых пять лет, неотвратимо меняет людей. И только такой сентиментальный болван, как я, мог так долго и с таким упорством, постоянно донимая и изводя его едкими словами и нападками, тем не менее, продолжать верить в его относительную невинность-невиновность и так и не спросить о том, что беспокоило и было таким явным, таким важным. Да, он наотрез отказался от моей денежной помощи, когда я днями умолял его позволить мне выплатить его долг, ведь зарплата у меня отнюдь не маленькая, - но ведь существуют простые человеческие способы помочь, не прибегая к оплате, так? Какой из меня после этого друг? Не стоило отпускать его – ещё тогда, когда кто-то из нас предложил эту в высшей степени идиотскую идею, руководствуясь пафосной моралью: «А давай лучше – в одиночку? Не хочу стать причиной твоей смерти». Дебилы…
Поняв, что ещё немного, и я попросту лопну от переполняющей меня тяжести и горечи в этой вязкой темноте, я резко открываю глаза и рывком поднимаюсь на ноги, быстро подходя к бортику балкона, подставляю лицо под холодный поток поздневечернего ветра. Нашёл, о чём думать в одиночестве. Такие темы, забив на конфиденциальность, надо вываливать по пьяной лавочке Джунсу, обливаясь горючими слезами и стеная по поводу похороненного идеалистического представления о друге, тем более коллега мой и так о Хи не высокого мнения… А в одиночку можно разве что с катушек слететь. Или спиться. Или пойти вставить себе выпотрошенный из Дже виртокайф. Или вот ещё, с балкончика сброситься: а что, суицид со второго этажа – это, по крайней мере, забавно! Сам того не заметив, начинаю улыбаться, представив красивую лепёшку имени себя на брусчатке внизу – ещё и глупо моргающую. Прекрасный вариант, не к чему придраться!
-
-
30.11.2009 в 00:21Уверенным шагом, всё ещё посмеиваясь, прохожу до комнаты Дже, уже готовясь укрывать одеялом его самозабвенно сопящее тельце. Но парня в бывшей гостевой нет.. Почему? Чувствую, как липким холодом пробирается по спине скользкий ужас… Он же ещё ни разу, даже будучи в самом отвратительном состоянии, не изменил своей быстро выработавшейся привычке, а сейчас… Почему? И где?! Где он теперь?
Пробегаю по холлу через всю квартиру, поочерёдно притормаживая у каждой двери, чтобы в очередной раз выругаться, каждый раз – с отчаяньем всё большим, с большей злобою, потому что ни в одном помещении его нет, - и, в конце концов, залетаю на всех парах в собственную спальню. И вид настежь распахнутого окна – лунный свет мягко рассеивает темноту комнаты, занавески колышет ветер – заставляет резко выдохнуть, словно по лёгким ударили огромным молотком. На подгибающихся ногах подхожу ближе, буквально заставляю себя руками упереться в подоконник, высунуть голову наружу, посмотреть вниз, на мостовую, на которой ещё недавно представлял мультипликационную версию расплющенного себя…
…Дурак-дурак-дурак, разве можно было оставлять его одного?! Дурак-дурак-дурак…
… и не увидеть там ничего, кроме капель начинающегося дождя, разбивающихся о булыжники. От облегчения – начать дышать, потому что, как выяснилось, я задерживал дыхание… И тихо пробормотать, прикрыв глаза:
- Где же ты, чёрт бы тебя побрал…
И тут же я чувствую, как кто-то прижимается ко мне сзади, обнимает, обвивая руками за талию, прижимаясь крепче, утыкаясь носом в плечо:
- Слышали бы тебя твои большие папы… Не думал, что услышу подобное богохульство из нежных уст защитника веры…
Вот теперь – действительно, всё хорошо. Даже лучше, чем следует, наверное… Потому что я вдруг ощущаю, как его холодные пальцы пробираются мне под рубашку, скользя по животу, как-то очень по-хозяйски… так, как будто у него есть на это право. И ловлю себя на том, что мне это – нравится. Но… Это же неправильно, так? Нельзя?
- Дже… я думал ты… - переведём дух. - Хм, я думал, ты уже отошёл от виртокайфа.
Сзади – мягкий смешок, и объятия становятся ещё крепче, хотя, казалось бы, – куда ещё?
- Не понимаю тебя, - бесстыдно мурлычет. - Почему ты так уверен, что я хочу тебя только под кайфом, а? Или ты меня – нет?.. Тогда будет очень жаль, потому что…
Не даю ему закончить фразу, резко разворачиваясь и затыкая болтливый рот требовательным поцелуем, а он и не думает сопротивляться. Только того и ждал, маленькая зараза! Маленькая зараза, от которой я уже не в силах оторваться.
- За совращение действующих священнослужителей что-нибудь бывает? – шепчет мне в губы, на что я только глухо рычу:
- Ты когда-нибудь заткнёшься? - пытаясь одновременно расправиться с пуговицами на рубашке Дже и при этом не выпустить драгоценную добычу из рук. Добыча только тихо смеётся в наш непрерывающийся поцелуй и помогает мне избавиться от этого уже ненавистного куска ткани, затем в свою очередь принимается и за мою рубашку.
Вроде кровать моя находится недалеко, но, прежде чем, наконец, добраться до неё, мы успеваем несколько раз споткнуться обо что-то и один раз даже натурально сваливаемся в какую-то мешанину из вещей и подушек.
- Может, здесь и останемся? – нетерпеливо-игриво предлагает Дже. – Или, может, по отдельности быстрее дойдём? - но смешинки в его глазах и это идеальное тело у меня под пальцами явно уводят меня за границу, когда ещё можно было остановиться – или хотя бы ненадолго отпустить. Точка невозврата? В любом случае, его предложение мною даже не рассматривается: поднимаясь на ноги и ловя по дороге расстёгнутые – спасибо шаловливым ручонкам Дже! – брюки, чтобы вновь не чебурахнуться совсем не эротично, я сгребаю парня в охапку и в пару шагов достигаю кровати, чтобы, наконец, уже ничто не могло отвлечь меня от желаемого. Ни свисающий с уха носок не первой свежести, ни склад булавок, воткнутый в одну из подушек – всё то, что могло бы нас подстерегать, останься мы в той вышеупомянутой куче. Как видите, даже обуреваемый желанием, я остаюсь образцом предусмотрительности…
Как быстро выясняю, в ласках, способных заставить стонать, цепляясь пальцами за простыни и требовать большего, я, как ни странно, оказываюсь большим мастером, чем он. Даже смешно – скромный экзорцист и завсегдатай злачно-порочных местечек: кто по логике вещей должен быть более развратным? Впрочем, когда брюки всё же отброшены, трусы тоже, и Дже, напоследок демонически улыбнувшись, спускается куда-то вниз, приникая жарким ртом к моему мужскому достоинству, мне остаётся только закусывать губу и быстро брать свои слова назад – о том, кто здесь круче и кто кого. Ну, то есть, кто кого, это понятно – я его, но чуть позже, а круче… чёрт, круче всё-таки он. Интересно, где так навострился? Надеюсь, не со своими друзьями…
Оказывается вдруг, что я ревнивец и собственник: мысль о «тренировочных матчах» с приятелями сначала здорово меня охлаждает, и я заставляю Дже отстраниться – только затем, чтобы на новой волне жара и похоти прижать его к кровати, заставляя почувствовать себя слабым, вновь приникнуть к его припухшим покрасневшим губам с жадным поцелуем, тем временем рукой смазывая сдёрнутым с тумбочки кремом свой член. Внезапное вторжение как наказание за возможную «школу жизни». Нежные поцелуи как отвлечение от боли. Ласка как извинение за грубость.
Дже громко вскрикивает, и я на мгновение замираю:
- Очень больно? – а то откуда мне знать? Меня ещё в попу не имели, и слава Богу!
- Да… нет… Чёрт, да не тормози же, святоша проклятый! – зло шипит мой…гхм…подопечный, и я, стараясь не заржать в голос – хотя смех, по идее, наверное, интересная приправа к сексу, - начинаю двигаться в нём, постепенно увеличивая темп и, судя по красноречивым стонам Дже, успешно задевая ту самую точку у него внутри.
Время теряет свою значимость очень быстро, всё сливается в одно лишь тягучее ощущение – наслаждения, и оно всё ярче, с каждым новым толчком, с каждым стоном, сорванным с его губ; всё меньше осознаётся мир – потому что его нет, остались только мы двое: я, сходящий с ума от блаженства, и мой матюкающийся даже на пике удовольствия… любимый?
Хотя нет, вру, пик наступает чуть позже, для нас обоих – почти одновременно, и я не жду, что он выкрикнет моё имя, но он выкрикивает его; а он, наверное, надеется, что я выкрикну его, но я не делаю этого, и, лишь когда мы опускаемся в сладком изнеможении на простыни, я прижимаю его к себе и нежно-виновато шепчу ему в ухо:
- Я просто не привык, когда кто-то рядом. Прости…
- Вот дубина! Я же знаю, что ты меня любишь, - и с этим высказыванием, достойным разве что Хичоля и его лучших цитат, он преспокойно засыпает у меня на груди, и мне требуется лишь пару секунд на улыбку, чтобы отправиться вслед за ним в царство снов, с надеждой и там повстречаться с ним…
-
-
30.11.2009 в 00:22Просыпаюсь даже не вечером, как обычно, а в середине дня – наверное, организм всё-таки наконец пополнил все резервы недосыпа, и теперь мне, вместо того, чтобы дрыхнуть до сумерек, придётся вспоминать, как жить днём. Живут же как-то люди?
Дже рядом, под боком, уже нет, зато слышны бодрый шум и какое-то напевание в недрах квартиры. Тем лучше, можно обдумать наедине с собой события этой ночи… Впрочем, ясного анализа ситуации от себя я так и не добиваюсь: поговорили, потом я его чуть не придушил, потом он меня чуть не прибил вазой, я спрятался, он побуянил, затих, я вылез, не нашёл его, поволновался, потом нашёл… Потрахались. Хм. Да. Во мне явно умер аналитик. Просто-таки скончался в муках.
Решаю больше не насиловать свой явно ещё не вполне проснувшийся мозг и просто положиться на внутренние ощущения, которые ясно говорят – мне с Дже хорошо, ему стоит доверять, хотя промыть рот с мылом тоже не мешало бы. Вот и ладненько. Значит, будем доверять. А к промывно-вычистным работам приступим чуть погодя, если уж совсем достанет…
Напевание - кстати, весьма недурственное и даже приятное – тем временем постепенно приближается по направлению к спальне, и вскоре напевающий и, по совместительству, герой моих мыслей, появляется на пороге комнаты, мягко улыбаясь. У Дже влажные волосы – видимо, мыл голову, пока я спал – и поднос с кофе и тостами в руках. Я таю…
- Ты мне только скажи, - невнятно бормочу я, дожёвывая последний тост; Джеджун валяется на моей широкой кровати у меня в ногах, - ты проходил курсы идеальной домохозяйки или что-то в этом роде?
- Пф, да ну тебя! – отмахивается он. – Я готовить с детства умею, - и, в ответ на мой удивлённый взгляд, поясняет: - Мне было скучно. Представь: родителей постоянно нет дома, а даже если и есть – отцу на меня всегда было плевать, а мать, хоть и любит меня, очень скупой на проявление эмоций человек. Я даже запомнил первый раз, когда она меня обняла: в семь лет, когда я на велосипеде съехал с обрыва. Она думала, что я убился, но, видимо, везучий оказался… Не суть. Короче, единственный человек, с которым я хорошо общался, была наша кухарка, Элис – пожилая афроамериканка, полная, и от неё ещё вечно пахло ванилью… Знаешь, я помню, мать некоторое время пыталась нанимать для меня всяких нянь и гувернанток, но потом оставила эту затею: каждый раз я в первый же вечер устраивал им какую-нибудь пакость и сбегал к Элис, та грозила мне половником, но затем я всё равно получал от неё порцию свежеиспечённых пирожных… - Дже улыбается, мягко и светло, как улыбаются люди, когда вспоминают что-то очень хорошее и греющее душу. Ловит мой внимательный взгляд – при одном лишь взоре на него уголки губ растягиваются и у меня – и смущается. – Не смотри так… В общем, я от неё готовить научился. Мне просто нравится. И тебе, как вижу, тоже – то, что я готовлю, да?
Горячо киваю.
- А ещё тосты есть?
Джеджун смеётся, чуть запрокидывая голову назад и прикрывая рот рукой. Откуда такая привычка? Не замечал за ним зажатости или стеснительности, но кто скажет за чужих тараканов… Выглядит это очень мило. Сегодня у буки хорошее настроение, и, пока могу, мне лучше ловить такие моменты.
Накаркал – он вдруг серьёзнеет и подсаживается поближе:
- Я вообще-то хотел тебя попросить… Мои друзья, они даже не знают, в порядке ли я – после того, как ты меня тогда выдернул от них… Можно сегодня сходить в клуб, к ним? Они там каждую ночь, мы точно их найдём!
- Мы? – переспрашиваю я. Идея с клубом мне совсем не нравится, хмурю брови и пытаюсь придумать, как бы помягче его с ней послать, но… вдруг натыкаюсь на щенячий взгляд обычно нагловатых и как бы бросающих вызов глаз. Чёрт.
- Под твоим присмотром, - уточняет он и быстро добавляет: - Только показать, что я в порядке, и всё.
С одной стороны, его затея – чистой воды бред и похороны здравого смысла. С другой стороны, долг дружбы этого требует, а ему отказывать не дело. И если эти люди – действительно те, за кого Дже готов бороться и из-за кого готов рисковать, то я не должен вставать на пути. Не смог сам стать хорошим другом – не мешай другим. Сердце противно ноет, но я быстро давлю в себе это проявление малодушия и выдавливаю бодрую улыбку:
- Да. Мы сходим к ним. Это, конечно, может стоить нам жизней, но постараюсь этого не допустить, - «детка» - остаётся добавить. И всё – вылитый Джеймс Бонд. Бееее… - Пойдём ближе к полуночи и дремучими закоулками.
- Спасибо, - Дже смотрит по-прежнему очень серьёзно, но я вижу, по тому, как теплеет взгляд, что он и вправду очень благодарен. Ради этого стоит совершать безумства? И я что – влюбился? Ооооххх…
-
-
30.11.2009 в 00:22Как я и обещал, наш путь я прокладываю так, чтобы ни одна скучающая, шныряющая голодным до сплетен взором бабулька не смогла нас засечь. Дже сперва презрительно кривится, оглядывая себя в зеркале – я всучил ему свой старый спортивный костюм, висящий на нём тёмным мешком, но зато закрывающий более чем надёжно от любопытных глазёнок, - но потом перестаёт капризничать. Всё-таки, главный сегодня я. Согласился – но могу и отменить всё это мероприятие так же легко. А знать о моих душевных метаниях и про то, что я скорее съем собственный крест, чем позволю теперь сорваться их встрече, ему необязательно, совсем необязательно. К тому же – мне всё-таки нужно увидеться с Хи ещё раз. Не знаю, смогу ли спросить хотя бы на этот раз о том, что гложет, но… должен. Во имя нашей дружбы? Во имя чего-нибудь, что ещё ценно, для него и меня, нас. Об этом Дже тоже – не узнает. Хотя спусковой крючок вчера нажал именно он…
Пробираемся до заднего входа, из которого давеча покидали клуб. Как и всегда, он не заперт, на случай экстренного бегства кого-нибудь из клиентуры, которая здесь никогда не блистала законопослушностью. Сегодня – это нам дико на руку, через главный вход я пошёл бы только под расстрелом. Хотя, вру – окажись закрытым этот, пошёл бы и через основной как миленький и Дже бы потащил. Сошёл с ума.
Джеджун оказывается прав на все сто процентов. Когда мы, осторожно пройдя по коридору меж VIP комнат, находим нужную, уже знакомую мне по предыдущему визиту, и заходим внутрь, аккуратно затворяя за собой дверь, они, его друзья, оказываются там.
Один из них, поплотнее телосложением и постарше – настороженный взгляд, кудри-локоны до плеч, кошачьи движения – тут же поднимается нам навстречу; второй, насколько я могу видеть, очень худой и в превосходной же степени высокий, остаётся сидеть на диване, вытянув вперёд бесконечные ноги. Даже не могу сказать точно, заметил ли он наш приход: пол-лица закрывают тёмные очки, остальная половина не выражает ровным счётом ничего. И только когда он вскидывает руку в приветственном жесте, видимо, наконец, признав в бомжеватом типе Джеджуна, я убеждаюсь, что парень не спит и не умер.
- Доброй ночи, - говорю я, и мой голос кажется мне слишком громким. – Я вот тут… Дже привёл.
Тот, что встал первым, подходит ближе, внимательно смотрит на Джеджуна, мой спутник кивает, и только тогда лицо подошедшего освещается улыбкой, и я понимаю, отходя от ступора вежливости и скованности: он из таких, что сразу к себе располагают. Он первым протягивает руку, и я отвечаю на рукопожатие незамедлительно, невольно улыбаясь в ответ.
- Я Ючон, рад познакомиться. Если Дже тебе доверяет, то я доверяю тоже. Хотя в прошлый раз ты нас изрядно напугал…
Его фамильярность почему-то не раздражает, словно так и должно быть. Вспоминаю – Дже тоже ни разу даже не пытался соблюсти официоз. Значит, это вроде фамильного признака… их дружеской семьи.
- Могу заверить, этот оболтус напугал меня не меньше, когда сбежал.
Ючон фыркает на «оболтуса», треплет Джеджуна по волосам, скидывая ему капюшон от толстовки.
- Вот видишь, Дже. Человек тебя несколько суток всего знает, а пришёл ровно к тому же выводу, что и я. Значит, я не ошибся в определении!
Эти двое начинают шуточную перепалку, а я украдкой поглядываю на третьего, пока ничем более не выказывавшего интерес к происходящему. В конце концов, то ли заметив мои косые взгляды, то ли решив, что мы всё-таки достойны его внимания, он
таки поднимается с дивана, и я понимаю, что в предположениях не ошибся: он действительно очень высокий, выше меня, а я ведь тоже далеко не карлик. Подходит персонально ко мне, очков всё так же не снимая, протягивает худощавую ладонь в кожаной перчатке без пальцев, коротко произносит:
- Чанмин.
- Рад встрече, - киваю и тут, наконец, спохватываюсь: - Ой, я же не представился! Я Юно.
Ючон только хмыкает:
- Да мы уже наслышаны…
Не успеваю я даже предположить, что Дже ещё тогда, в подкайфовом состоянии, успел им про меня выложить и в каком свете меня им преподнёс, как сзади раздаётся звук распахиваемой двери, и я вспоминаю, что не повернул щеколду, когда мы зашли – а была ли она? Поворачиваюсь резко, готовый дать отпор любому, Дже тем временем судорожно натягивает капюшон, а я… могу лишь выдохнуть, ошарашено глядя на вошедшего.
- Юнни, милый, я понимаю, что сногсшибателен и неотразим, но лучше кончай пялиться и вали отсюда, вы все валите! Облава идёт, мальчики, - Релла лучезарно улыбается, подмигивает мне напоследок, кидая мне в руки кучу какого-то барахла, и захлопывает дверь. А я продолжаю стоять столбом и хлопать глазами. Я всё-таки нашу сегодняшнюю встречу представлял несколько иначе…
Видимо, впадаю в ступор крепко, потому что сзади – толчок мне в спину.
- Ты что тормозишь? – это Ючон. Он же ощутимо встряхивает меня за плечи. – Надо как-то увести Дже!
Я, не отвечая, опускаю взгляд на то, что кинул мне Хи, разворачиваю и слышу нервные смешки за своей спиной.
- Что это? – Джеджун подходит ко мне и недоверчиво касается яркой ткани. Потом смотрит на моё лицо и яростно трясёт головой: - Нет, нет! Вот то, о чём ты только что подумал, - даже не надейся, я этого не сделаю!
- А куда ты денешься… - флегматично протягивает назвавшийся Чанмином, и я не без удовольствия признаю, что он как нельзя прав.
-
-
30.11.2009 в 00:23Облавы – не редкость в этом заведении и в любых других. Чаще всего о них заранее предупреждают руководство, и тогда уже шишки, держащие место, решают, кого можно из нелегалов оставлять на съедение полицаям, а кого – нужно предупредить заранее. Это очень выгодная политика: не хочешь проблем с законом – не имей проблем с клубом. Всё просто. Случаются, конечно, и незапланированные облавы, вроде той, с которой мы и подзалетели, но в подобных случаях берут кого-то конкретного-неуловимого, и на других посетителей копам откровенно плевать. В случае, конечно, если ты формально для всех мёртв, а твою рожу вся эта братия при дубинках знает наизусть, это не сильно спасает…
Чанмин и Ючон выходят первыми, и в закрывающуюся за ними дверь я вижу мускулистых парней в форме, стоящих на некотором расстоянии вдоль коридора. Чёрт. Значит, точно – только так. Оглядываюсь на Дже и, не сдерживаясь, громко фыркаю, тот только шипит злобное «Заткнись!» в ответ. Надо признать, выглядит он именно что отпадно: белые, платиновые локоны волнами по плечам и спине, густая чёлка на глаза, как у болонки, длинное красное шёлковое платье в пол с накладным декольте и босоножки на экстремальном каблуке…
- Так вот ты какая, Woman in red… - протягиваю я и еле уворачиваюсь от запущенной в меня подушки. Импульсивная у меня спутница.
Выход – точно по плану, не скажу, что нашему, потому что, надо полагать, первоначальное авторство принадлежит всё-таки манипулятору Хи. Я вываливаюсь в коридор, у меня на плече, якобы бесчувственным грузом – Дже: благо, не выглядит трансвеститом, а именно что просто крупноватой барышней, плюс чёлка прикрывает лицо так выгодно…
Полицаи на нас никакого внимания не обращают, будто не люди, а новые статуи, выставленные в холле в угоду чьему-то экстравагантному вкусу, и мы беспрепятственно проходим мимо них, едва не срываясь на бег, правда, эту дисциплину мой нынче возвышенный каблуками над действительностью друг, боюсь, не потянул бы в любом случае. Выходить придётся через главный вход – Хи как-то очень просил не светить чёрный людям в форме, так что остаётся только ещё раз порадоваться нашей спешной конспирации.
Мы почти добираемся до выхода из VIP сектора, когда меня вдруг кто-то приостанавливает, чуть придерживая за рукав. Я замираю на месте и чувствую, как напряглись обвитые вокруг моей шеи руки Дже, затянутые в длинные перчатки тусклого бархата. Оборачиваюсь. Один из правоохранителей робко улыбается:
- Святой отец, у вас всё в порядке? Нужна помощь?
Ух ты, Господи. Помощник и, судя по всему, верующий. Как мило и трогательно. Даже улыбаюсь снисходительно.
- Да, всё в порядке, спасибо. Даме стало плохо, веду на свежий воздух, справлюсь сам.
Парень кивает и я, с облегчением переведя дух, продолжаю путь вместе со своей «дамой». Только бы и дальше пронесло и уберегло от приключений на наши головы и задницы…
Доведя таки Дже до выхода из клуба, понимаю, что Бог нас всё-таки явно бережёт. Сбоку от основной толпы, претендующей на право быть впущенной, стоят Ючон и Чанмин, нервничают и оглядываются. Нас ждут. Мне это более чем на руку – потому что я покидать клуб ещё не собираюсь. А с ними есть, кому доверить Джеджуна хотя бы на время. Поэтому – вахту сдал, вахту принял.
- Вы идите, я буду позже, - толкаю Дже прямо в объятия Ючона. Моя несложившаяся барышня только недоумённо оглядывается, смотрит тревожно, хмурит брови, наверное, – мне за чёлкой и не видно.
- Ты что задумал? Без тебя не пойду.
- Пойдёшь, - твёрдо обрубаю попытку бунта. – Помнишь, как мы шли, верно? Лови ключи, - бросаю ему связку. – И, поверь, мне лучше будет обнаружить тебя дома по приходу. Присмотрите?
Ючон с Чанмином синхронно кивают, и я, успокоенный, разворачиваюсь, надеясь, что Дже всё-таки что-то скажет, прежде чем уйти или прежде, чем уйду я. Пожелает удачи, например, она мне так нужна – только он не знает. И он молчит.
А я захожу обратно в так вольготно разместившийся на земле филиал ада. Мне нужно найти здесь одного заплутавшего грешника, найти и вытащить… Только как?
Замечаю тонкую фигуру почти сразу. Уходит вслед за тем мужиком, что влепил ему пощёчину недавно – и я срываюсь с места, пытаясь протолкаться через толпу за этой парочкой; но мои опасения не оправдываются – противный тип провожает его лишь до кабинета, что так мне знаком. Кабинет его непосредственного начальника, директора этого клуба – у него я также пытался давным-давно купить свободу Хи. О результате можете догадываться… С тех пор люто ненавижу его ещё больше, чем подвластное ему заведение.
Подкрадываюсь к двери – она приоткрыта, Хичоль не захлопнул её, когда вошёл, и мне в широкую щель видны оба разговаривающих: опустивший голову в знак почтения друг и пожилой мужчина из той породы, каких никогда язык не повернётся назвать стариками. Полноватый, но пиджак на животе безукоризненно сходится, стрижка на седых волосах неброская, но чтоб я сдох, если не из-под руки дорогущего мастера. О чём говорят, мне не вполне слышно, но по обрывкам фраз могу догадаться, что Хи хвалят – за то, что верно провёл работу по сдаче неугодного и помог скрыться тем, кому светиться было не след. Ну что ж, не могу не согласиться с последним пунктом…
- Эй, ты кто такой?
Я оборачиваюсь: ко мне подваливает тот самый, противный, уже обзавёдшийся чёрной сигареткой, торчащей у него изо рта, как в тот раз.
- Я тут не так давно. Но, кажется, о тебе слышал…Ты тот самый дружок рыжего, что при рясе, да?
Если учесть, что я сейчас в ней, соображалка у моего собеседника, конечно, выше всяких похвал!
- Всё верно.
- Ну да, так и понял… Чё, пытаешься врубиться, что они там с шефом перетирают? – усмехается гаденько. – Ну, так об этом уже все знают!
Не уверен, что хочу знать ответ… Но зачем тогда вернулся?
- О чём? – спрашиваю хрипло. В горле почему-то пересыхает.
- Ты чё, правда не в курсах? – искренне изумляется этот милый человек. – Да твой же в фаворитах у начальства… - многозначительно поигрывает в ниточку выщипанными бровями с серёжками. – Никак не доходит? Спит он с ним! Уж ты-то должен знать…
Должен. Именно так.
- Эй, ты чего творишь?! – вопит мой случайный информатор, когда я отпихиваю его в сторону и – пинком в сторону дверь, влетаю, но успеваю увидеть лишь мелькнувшую в дверном проёме напротив спину начальника, зато Хи ещё здесь, и в его глазах, не подкрашенных, а просто по-человечески уставших и красных от недосыпа, – удивление. Оттеночно – радостное, по яркости – блёклое, не в тон его яркому образу, что он так культивирует. Хочется встряхнуть… и вытрясти правду, и чтобы она оказалась отличной от той правды, что я услышал только что.
Но –
- Юнни, мне сейчас нужно работать, подождёшь? - подходит ближе, улыбается, поправляет тонкими пальцами – кожа цвета молока – выбившуюся прядь из незамысловатой мальвинки у себя в волосах, потом проводит ими по моей щеке. Я чуть отшатываюсь, и его улыбка тухнет, и следующая фраза уже другим тоном, кажется, чтобы я вспомнил, что бывает и серьёзный Хи. – Через сорок минут, у меня будет перерыв, тогда и поговорим. Только дождись.
И, аккуратно обогнув меня, просачивается в дверной проход.
Дождаться? Не вопрос, друг. Ты же ждал, наверное, того, что когда-нибудь я спрошу – ждал столько лет. Возможно, продумывал реплики за меня и за себя, и размышлял, как избежать того, чтобы я не набил тебе морду и тебе не пришлось бы на следующий день прятаться за слоями тоналки, и того, чтобы я не набил морду начальству твоему, и нам на двоих не нужно было бы заказывать гробик… Ты наверняка всё это продумывал и ждал, ты же умный, гораздо умнее, чем хочешь казаться. Мне всегда было интересно, зачем столько дурачеств, столько нарочитых глупостей, и этот странный стиль… То, что я таскал у тебя одежду в подростковом возрасте – лишь нелепая отмазка, я ведь видел, сколько счастья у тебя на лице, когда ты напяливаешь на себя очередную аляпистую женоподобную жуть кислотного цвета. Я у тебя как-то спросил – зачем? А ты ответил, что просто играешь в прятки с действительностью. Надо же, так забавно – как вы, оказывается, в этом вопросе похожи с Дже. Одна проблема на двоих – и только разные способы решения. Если быть до конца откровенным с собой – одна на троих. Чем я лучше?
-
-
30.11.2009 в 00:24Сначала беру какой-то коктейль, завожу приятельственную, ничего не значащую беседу с барменом, действительно неплохим пареньком, не то чтобы интеллектуалом, но вменяемым и дружелюбным – а это уже немало стоит. Но через некоторое время очень некстати оглядываюсь назад и, едва подавив тошнотворный позыв, отворачиваюсь и тут же заказываю вискаря. Потому что смотреть на Хичоля в этих полупрозрачных обтягивающих шмотках, извивающегося на возвышении у сцены в каком-то своём, диком ритме, выше, определённо выше моих душевных сил. Работа…
- Это твой дружок что ли? – сочувственно спрашивает бармен, наливая мне заказанное пойло.
- Друг, - важная поправка. И, сам не зная, зачем, спрашиваю: - Глупо?
Тот только усмехается нерадостно и качает головой:
- Тогда ещё хуже. И вовсе не глупо.
Мы молчим ещё немного, слушая или старательно игнорируя ревущую, кажется, на заднем плане, пародию на музыку, потом Юргенд – как он представился чуть раньше – не говорит как бы невзначай, будто продолжая прерванный разговор:
- Ты только это… Твой этот друг, он нормальный парень. Ну, то есть, я не знаю, что у него там за дела здесь и с кем, но мы иногда с ним болтаем, если он засиживается здесь после своей смены, и знаешь… Здесь на многих такой налёт грязи, что поговоришь просто и хочется бежать, с мылом отмываться после этого. А после него нет… Ну ты понимаешь, - доверительно протягивает, неспешно протирая бокал. – Он другой. Только… по-моему, малёк того, но скорее из безобидных психов.
Я громко прыскаю прямо в бокал с виски и заполучаю себе свежее алкогольное умывание. Отличная рецензия! Надо рассказать будет Хи, ему понравится. Надо отдать ему должное, Юргенд сумел-таки отскрести моё настроение от плинтуса и дать ему пинок, придав некоторое ускорение в полёте вверх. Теперь я уже чувствую, что, пожалуй, с проблемами мы всё-таки справимся. Хочется верить.
- Слушай, а не сделаешь мне кофе? – надобно, надобно взбодриться, а то вместо сосредоточенного и решившегося на серьёзный разговор брато-товарища Хичоль получит на руки вяло ворочающую языком и глупо хихикающую вусмерть пьяную свинью. Хрюкающего такого канонического хряка.
- Не вопрос, - подмигивает Юргенд, - он у меня очень даже неплохой, жаль только мало кого здесь интересует!
- Так зачем же ты здесь работаешь? – удивлённо спрашиваю я, думая, что если бы этот парень работал в каком-нибудь другом, более приемлемом для меня месте, я бы, может, и заходил иногда к нему просто почесать языком.
- Платят, - пожимает плечами. – Сейчас же куда-то устроиться в приличное место – легче жопу порвать! Сто раз проверят и перепроверят, а я даже нездешний…
Чувствуя себя Феей-крёстной, пишу на салфетке номер того старичка-бармена из любимого бара – ему как раз вроде нужен был помощник, но всё никак не хватало времени подыскать стоящую кандидатуру.
- Вот. На мой вкус, место очень приличное, и кофе будешь варить почаще, хотя бы потому, что я там часто бываю, - парень берёт протянутую салфетку, открывает рот, собираясь что-то сказать, судя по осветившемуся лицу – что-то очень громкое и благодарственное, но я быстро пресекаю этот порыв: - Не стоит, правда, это у меня из чисто эгоистических побуждений. Хочется иногда прийти в любимое место и поговорить с хорошим собеседником. А тамошний разливающий уже давно не слышит большую часть из того, что ему порой пытаются втирать навязчивые посетители. Поэтому там выживают в постоянных клиентах только самые молчаливые и задумчивые, - …или как мы с Джунсу, оченно таинственные и секретничающие. Ну вот, собственными же руками лишил нас местечка для обсуждений насущных проблем… Зато человеку помог. И может статься, вполне, что при нём и секретничать будет на руку – но это ещё надо будет проверить.
Выпиваю споро приготовленный Юргендом и действительно вкусный кофе и недовольно смотрю на часы – терпеть не могу ждать, а ещё остаётся этого моего нелюбимого занятия ещё как минимум пятнадцать минут, и это если не делать скидки на излюбленное Хичолем очень примерное округление временных промежутков. Ну подумаешь, большая разница – сорок минут или час двадцать… Округлил до меньшего, так же проще, и не пытаться понять логику этого непостижимого создания природы, ибо это нереально.
Но, тем не менее, - собираю волю в кулак и, стараясь не корчиться от омерзения, оборачиваюсь назад. Хи почему-то уже нет на его…хммм…рабочем месте: возвышение пусто, и это более чем странно, если пораскинуть мозгами… То, что Хи мог приврать или перепутать время возможно лишь в сторону увеличения срока моего ожидания – но никак не в сторону его действительного уменьшения: насколько я знаю, у него не та должность, с которой могут отпустить домой пораньше за хорошее поведение. Значит, что-то не так. Значит, миссия «Чип спасает Дейла» снова активирована – чует моя задница, дело нечисто…
Я прощаюсь с барменом и соскакиваю с высокого табурета, тут же понимая всю неверность собственного манёвра – угол обзора лучше не стал: вокруг одни дёргающиеся с разной степенью изящества, а, точнее, его отсутствия, тела, и ни единой возможности увидеть Хи… Чёрт. Ну да где наша не пропадала! Юргенд уже убежал куда-то в подсобные помещения, и тем лучше – не будет лишнего треволнения для паренька по поводу порчи казенного имущества. Я, ничтоже сумняшися, забираюсь с ногами на только что покинутый мною же табурет и выпрямляюсь в полный рост, вытягиваю шею, стараясь при этом удерживать какое-никакое равновесие и не чебурахнуться вниз – премилое было бы зрелище. Искомое обнаруживается почти сразу, и, мать же вашу, иногда я ненавижу себя, когда оказываюсь прав в своей паранойе в подобных ситуациях! Потому что увиденное – прижатый двумя мужиками к стене Хичоль и мутузящий его третий верзила – не оставляет никаких сомнений: да, вот она, та самая передряга, которую и заказывали!
Продираясь сквозь толпу к означенному месту, успеваю подумать, что, по ходу дела, для меня это уже начинает входить в привычку… Хи мне ещё ответит за это – никогда не мечтал стать завсегдатаем этого местечка, но – теперь уже точно ориентируюсь здесь более чем прилично! Ответит – когда я опять вытащу его из полной задницы, именно что полной, потому что сравнение по комплекции хоть с одним из этих кабанов было бы далеко не пользу Хичоля, а уж если принимать во внимание умножение на три… Нет, я конечно, тоже не богатырь и кочергу мизинцем правой ноги в бублик не сгибаю, но тут есть принципиальное различие. Хи – при данном раскладе, жертва. А я – тот, кто когда-то чётко забронировал право бить ему морду: делаю это крайне редко, но когда кто-то посягает на мною прихватизированное, становлюсь очень диким, злым и неадекватным, жуть просто. Рву и мечу, и не дай-то Бог этим мальчикам-шкафчикам наплевать на моё обмундирование и попробовать что-то вякнуть – разберу шкафчики по полочкам и досточкам, да ещё и сверху с мстительной радостью поскачу и попрыгаю. И нет, не хвастаюсь, просто бывали прецеденты – и именно поэтому и Хи ещё жив и относительно невредим, и с меня понты сбить ещё не удалось. Да и Джунсу, свято верящий в мою не то чтобы неприкасаемость – неубиваемость, как у насморка… Тоже, по-моему, показатель.
-
-
30.11.2009 в 09:56Сначала думаю просто отшвырнуть тупую гориллу, но быстро останавливаю себя – раз это гориллы без признаков интеллекта, значит, где-то здесь должен быть и хозяин… А вот, собственно, и он, сто процентов!
Решительно подхожу к восседающему в кресле худощавому типу с вытянутым и вроде ещё молодым, но будто бы высушенным лицом; тот меня будто и не замечает и, поигрывая понтовой тростью, продолжает наблюдение за экзекуцией с живым любопытством. Его бы просто схватить да сломать об коленку, тем более, что потеря времени может вполне стоить Хичолю пары рёбер, но – нельзя. Раз есть сеньор, значит, физическая сила - не выход. Нужно показать, что ты сильнее, да – но по-другому. Здесь «сила» значит «власть» - и мне нужно стать тем, у кого её больше.
- Вынужден просить прощения, что прерываю ваш отдых, но если вы сейчас не отзовёте своих мартышек, то, боюсь, ваш домашний обезьянник лишится двух, не сомневаюсь, в высшей степени интересных экземпляров.
Сидящий наконец-то удостаивает меня своим вниманием: поворачивает голову, во взгляде, направленном на меня, мелькает интерес.
- Почему я должен это делать? Мальчишка не выполнил приказ, а отказов я не принимаю…
- Он под охраной церкви, - и даже почти не соврал. Один за всех и все за одного, значит, утверждение, что церковь – это я, не так уж и кощунственно…
Усмешка и при этом же – хмурит брови.
- Я слышал, что он под охраной дирекции клуба, что меня, в принципе, волнует мало… Но с каких пор церковь берёт под опёку подобных ему?
- Не сомневаюсь, что этот вопрос вас занимает, но ответить на него – выше моей компетенции. Если не верите, можете спросить кого-нибудь из персонала – им моя фигура знакома уже давно. Только перед этим – отзовите питомцев, мессир…
Каплю псевдо-подобострастного уважения в голос, чтобы не счёл хамством прямой приказ и принял его за вежливую просьбу. Здравствуй, искусство манипуляции людьми, не зря тратил на него время во время обучения на экзорциста…
Сеньор встаёт неспешно (убил бы!), одёргивает полы камзола под вычурную старину и делает лёгкий взмах рукой – знак гориллам, чтобы после величественно удалиться в сторону VIP коридора, по пути скользя взглядом по толпе – высматривая новую жертву, более сговорчивую и о которую не придётся марать руки подчинённых… Хотя, о чём это я – о них он не беспокоится, а вот о том, как бы не нарваться на ещё одну пташку под патронажем священника – ещё как! Его верноподданные, улавливая сигнал, что собаки Павлова на еду – бегут за своим хозяином, бросая Хи на пол и ничуть не заботясь о его состоянии: был приказ «бить», теперь приказ «бросить и бежать» - промежуточные стадии им незнакомы, только повиновение и выполнение.
Я же тут же подбегаю к другу, переворачиваю лицом к себе; он ещё частично в сознании, слабо стонет, когда я задеваю какую-то особо отбитую часть организма, но, судя по видным из-за полуприкрытых век закатившимся глазам, плохо осознаёт происходящее. Беглый осмотр на предмет сломанных конечностей и рёбер, чтобы ненароком не сделать хуже – оных повреждений, к огромному облегчению, не обнаруживаю, а потому осторожно подхватываю Хи на руки и быстро – до гримёрки, которая, я знаю, сейчас должна быть пустой, в разгар-то рабочей ночи. Чёрт, я всё-таки как-то подозрительно много знаю всего об этом злачном месте, впору экскурсии устраивать!
-
-
30.11.2009 в 09:56Странно, но воспоминания притупились мало – покрылись некой дымкой, да, но я с лёгкостью вспоминаю, где у них тут диван, так как найти его визуально среди хлама да при полумраке оказывается непосильной миссией для моего орлиного взора. Или пить надо было меньше…
Ногой скидываю весь хлам с подушек, чтобы аккуратно уложить на них Хи, а сам принимаюсь за поиски предполагаемо существующей здесь аптечки: даже моей старушки-памяти не хватает на то, чтобы вспомнить подобные мелочи – к тому же, в прошлый раз она была без надобности, разве что валерьяночки испить. А сейчас – более чем в кассу. Искомое в конце концов оказывается запрятанным в самый дальний угол, где-то под розовым боа и парой туфелек на высочайших шпильках сорок третьего размера – если бы я мог умереть от одного вида безвкусицы, то успел скончаться бы уже раз пятьдесят за сегодняшнюю ночь, а с этой находкой окончательно утратить веру в загробную жизнь.
Содрогаясь от увиденного, потрошу найденную сокровищницу, на свет Божий извлекаются бинты, в том числе и эластичные, дезинфицирующий раствор, пластыри и мази… Прелесть, я давно не изображал из себя посланника Красного креста. Но чего не сделаешь для друга, чтобы потом изрядно промыть ему мозги… Сейчас он ведь даже слушать меня не способен!
Подтаскиваю одну из табуреток, обитых потёртым шёлком, поближе к дивану и Хичолю, сажусь, вооружённый до зубов медикаментами и энтузиазмом…и вздыхаю. Во что же ты всё-таки вляпалась, Релла…
Бережно обрабатываю раны на лице, смываю кровь, заклеиваю пластырем ссадины. Полупрозрачная обтягивающая жуть, служащая Хи, если так можно выразиться, рабочей рубашкой, оказывается удобной в том плане, что легко снимается, открывая доступ к многочисленным ушибам на теле – все осматриваю и смазываю мазью, особенно щедро - один расплывающийся на боку синяк, обещающий вырасти до ещё более потрясающих воображение размеров.
И только по окончании всех своих экзекуций, когда надежды на его скорое добровольное пробуждение уже не остаётся, берусь на нашатырный спирт – и Хичоль, смешно отфыркиваясь, в следующую же секунду рывком садится на диване, чтобы тут же со стоном рухнуть обратно, схватившись за более всех пострадавший бок.
- Садюга…
- Я тебе вообще-то жизнь спас, филе недобитое!
- Ты, как всегда, галантен, - огрызается Хичоль, прикрывает глаза, откинувшись на подушку. Немного молчания и: - Спасибо. Правда.
- Чего он от тебя хотел?
Осторожно садится. Слегка поводит плечами.
- Того же, что и все. Кроме тебя. А ты ведь поговорить хотел, верно?
- Собственно, уже начинаю, - только это непросто… И как бы начать? Опускаю голову, приготавливаясь повествовать мысам ботинок, а не Хи. – Я… Ты… Чёрт. Ладно, - собираюсь с духом и всё-таки говорю то, что должен: - Знаешь, слышал о тебе здесь уже два рода слухов: то, что ты спишь со всеми, и то, что персонально с начальством – загляденье выбор, правда? – усмехаюсь невесело и, хоть взгляд по-прежнему не поднимаю, чувствую, как Хичоль напрягся. – Скажи, ты правда… правда…
- Продался? – я поднимаю глаза: он серьёзен как никогда, и это почти меня пугает. – И как ты думаешь – я на это способен?
Господи, ну зачем он это спросил?
Рывком встаю, нервно вышагиваю до противоположного конца комнаты.
- Хи, я не знаю, я уже ни в чём не уверен… Я просто знаю, как этот мир может ломать людей…
- Так я на это способен? – твёрдо и упрямо повторяет он, и я готов биться головой о стену. Я просто не могу ответить «Да» - но и «Нет» сказать не в силах.
Молчу, просто молчу, проклиная эти секунды разрывающей на куски тишины, пока сзади не раздаётся тихий смешок.
- Ладно, можешь ничего не говорить, ты уже ответил… Значит, уже похож на того, кто способен. Значит, надо заканчивать игру…
Медленно оборачиваюсь: он сидит, свесив ноги с дивана, смотрит старательно куда-то вбок от меня…
- О чём это ты?
Покусывает губу, видимо, тоже собираясь с силами – только не для вопроса, для признания.
- Юнни, я… Я ни с кем здесь не сплю, нет, хотя числюсь фактически наложником нашего директора и поэтому же официально ограждён от других домогателей, но… Юнни, я уже как год выплатил долг.
-
-
30.11.2009 в 09:57- Скажи мне, что я ослышался, пожалуйста, - тихо прошу я, но ответом мне всё та же тишина, которой так боялся я сам всего пару вопросов назад. И чувствую – теперь боится он, потому что теперь его очередь быть прижатым к стенке. Разве что не тем, о чём я думал – подобного я даже и предположить не мог! Теперь только бы не сорваться, как это у меня обычно происходит, закончить разговор, во всём разобраться… Спрашиваю как можно более спокойно: - И почему ты ещё здесь? Понравилось?
Смотрит на меня как на умалишенного, упершись руками в края кровати, и я даже тушуюсь под этим взглядом. Тон не лучше:
- Ты сбрендил, что ли? Как это может нравиться?!
- Так почему ты всё ещё здесь?! – всё-таки не сдерживаюсь и кричу, и он так же кричит мне в ответ – хотя нет, не так же, а будто, наконец, выплёскивая то, что накипело, наболело:
- Да потому что кому я нужен?! – это – на пике эмоций, та правда, которую я так хотел… И я внимаю, оглушённый. Такого Хичоля я не видел давно – искреннего, пугающе искреннего… - Я ведь теперь персона нон-грата, мне путь везде заказан! Или ты думаешь, что здесь работают только должники и извращенцы? Да нам просто больше некуда идти после такой… карьеры! Мне теперь здесь, знаешь ли, до пенсии куковать или пока не затрахают до смерти не взирая на правила и не оставят подыхать где-нибудь…
Он замолкает, словно выдыхается, закрывает глаза, грудь тяжело вздымается; вижу, как пытается выровнять дыхание – хочет успокоиться. Я явно затронул очень больную тему, проблему, много обдумываемую в одиночестве и не нашедшую решения, но…
Да, сейчас ему плохо, оттого что опять проехался по старым ранам, но хотя бы будет осознавать постепенно, что больше не один…
- Ты же не один… - робко, негромко. – Мог бы обратиться ко мне…
- … и ты устроил бы меня скромным священником в один из небольших приходов, - он невесело усмехается. – Серьёзно, чем бы ты помог? Ты и так столько раз выручал меня…
- Всё равно, тебе больше нельзя здесь оставаться, - вот, в этом я уверен, и мой голос звучит непреклонно, когда я разворачиваюсь по направлению к двери. – Я всё улажу. Пойду и поговорю с твоим боссом, раз он такой понимающий и даже не пытался заставить тебя лечь под него.
- Почему же, пытался. И даже почти заставил, - невозмутимый голос позади вынуждает замереть и медленно, очень медленно обернуться.
- Что ты сейчас сказал? – а задним умом вспоминаю, куда я запрятал крест, чтобы можно было потом не мешкать – когда надо будет испепелять изувеченные пытками останки похотливого главнюка. В глазах у Хи, тем временем, почему-то прыгают чёртики-смешинки. – И как же тебе?..
Невинный взгляд почти детских глаз и:
- А я его укусил!
- За?.. – понимаю, что не в силах высказать появившуюся догадку и не заржать.
- За, - с энтузиазмом кивает. – За самое за за!
Всё, финиш.
Сползаю на пол и начинаю неприлично угагатываться, утирая слёзы и молотя кулаком по паркету. Нет, ну ведь знал же с кем дружу… Но Хичоль воистину непознаваем до конца!
- Странно, что он тебя не убил! – подвываю, когда, наконец, могу снова изъясняться более-менее внятно. – Я бы точно укокошил…
- Ты что? – искренне изумляется Хи. – А кто бы тогда долг выплачивал? Просто добавил сумму к долгу в наказание и запретил даже приближаться к клиентам на интимное расстояние во избежание казусов. Прикрытие – его меня монополизация.
Скептически фыркаю.
- Не больно-то оно, как я вижу, помогает…
Пожимает плечами.
- Ну, когда не срабатывает оно, есть ещё одно – ты, - он широко улыбается. – С церковью связываться охотников ещё меньше, чем с мафией. Плюс мне пока везло, и серьёзно налетал я только пару раз – но меня всякий раз вовремя спасали… И почти всегда – ты.
- Но я же не всегда смогу спасать тебя, Релла, - тихо произношу я. – Особенно, если… - почему-то не хочу соединять Хичоля и Одержимость в одном предложении, как-то суеверно, и поэтому просто выразительно указываю место у основания шеи.
- Виртокайф? – удивлённо вздёргивает брови, а потом вдруг заливисто смеётся. – Вот дурак, у меня же его нет! – он приподнимает одной рукой уже изрядно встрёпанные локоны, чуть разворачиваясь ко мне боком, пальцами второй руки нащупывает небольшой бугорок у самой кромки волос. – Это же фальшивка, понимаешь?
- Врёшь… - хрипло, не смея поверить в своё, наше с ним счастье.
- Пфф, больно надо! Ты видел меня хоть раз под кайфом, умник?
А ведь действительно – нет! И в первый раз на близком от себя расстоянии я столкнулся с виртокайфом и его действием уже при Дже – и следовало признать, что за Хи я ничего подобного никогда не замечал. Значит, действительно, я идиот, раз так скоро вынес вердикт, даже не удосужившись расспросить или хотя бы сложить два и два.
- То-то же! – удовлетворённо констатирует Хичоль, видимо, вдоволь налюбовавшись и насладившись видом раскаяния и осознания собственного умственного несовершенства на моём лице. – Но, пожалуй, всё-таки я действительно здесь подзадержался…и поиздержался. Раз уж даже ты принимаешь меня за продажную шлюшку… - я вспыхиваю, - …то мне действительно более, чем пора, сваливать отсюда! – и, выразительно вытягивая вперёд длинные ноги в адски блестящих клёш и ботинках на нереально высоких платформах, игриво: - Поможешь мне переодеться?
-
-
30.11.2009 в 09:57Неспешными шагами – по просыпающемуся городу, по отступающему мраку, по синеватому оттенком рассвету. Неспешно – потому что трудно торопиться, когда у тебя на закорках, оттягивая руки и изрядным грузом навалившись на многострадальный хребет, едет Хичоль. Бережно скрестив тонкие ухоженные руки у меня на шее (после нескольких моих полупридушенных хрипов в мольбе о кислороде), прижимается всем телом к моей спине – холодно и зябко этим утром в его тонкой модной курточке-ветровке. Как выяснилось очень быстро после затянувшегося из-за своей болезненности ввиду побитости Хи переодевания, идти самостоятельно он сейчас мало способен – одну ногу ему всё-таки вывихнули эти уроды, пока волоком стаскивали с его рабочей тумбы. Потом – какие-никакие, а всё-таки объяснения с его начальством, только с моей стороны, поскольку позволить Хичолю оказаться в одном помещении с этим озабоченным козлом я не мог и делать этого не собирался. И, как результат, – наш выход из клуба состоялся вместе с выходом солнца из-за горизонта прямо в затянувшие небо облака, и найти хоть какой-нибудь наземный транспорт уже нереально, и поэтому именно мне исполнять роль кареты для Золушки. Собственно, как и предполагал – амплуа тыквы явно для меня. Высказывать эту теорию Хи повторно, тем не менее, я пока не намерен: начнёт ржать, и не то что нести – не уронить его станет делом весьма проблематичным.
Дорога, что у нас с Дже заняла от силы минут двадцать, с теперешним моим попутчиком и темпом нашим передвижения растягивается неимоверно, и утро успевает вступить в свою полную власть окончательно, пока мы, наконец, добираемся до дома. Разумеется, до моего – оставлять Хи сейчас одного я не намерен. Но всё-таки – как бы хотелось хоть на сколько-нибудь ускориться: да, умом я вполне понимаю, что доверить Дже его друзьям и не тащить его вместе с собой на разъяснения к Хичолю было более чем мудрым решением – тем более, это банально не его дело. Понимаю, что вообще – стоит научиться доверять и ему, и тем, кому верит он. Но все эти доводы рассудка не мешают мне волноваться за подопечного – сейчас, когда все непонятки с Хи, кажется, решены…
Хотя, стоп. Не все. Точнее, не совсем все…
Мы как раз уже успели войти в подъезд, где Хичолю пришлось спешиться, так как подъём по лестнице с ним на спине мог быть чреват для меня тем же, чем обычно чревата попытка для маленькой болонки вспрыгнуть на слишком высокий диван: бесславным падением задницей, а в моём случае – ещё и задницей Хичоля, - назад, вниз по пролёту. И теперь я помогаю другу взобраться по ступенькам с наименьшими неприятными ощущениями для его ноги – чем не фон для последнего аккорда наших объяснительных бесед?
Начинаю осторожно и голосом, как мне хочется верить, беспечным и незамороченным – не признаваться же, что это психологическая загадка, над которой я уже успел изрядно поломать голову:
- Слушай, Хи… Я, на самом деле, очень рад, что мы, наконец, всё смогли объяснить друг другу, но… Я мучаюсь одним вопросом уже который день.
- Валяй, - милостиво разрешает мой друг, сосредоточенно перепрыгивая по ступенькам, дабы сберечь свою пострадавшую ножку и виртуозно оттаптывая одну из в бытность свою бесхичольную здоровых моих.
- Мы с тобой, мягко говоря, не ладили и уже довольно долго. Но в последние дни ты как будто воспылал ко мне нежностью и заботой – с чего вдруг?
Пролёт, целый лестничный пролёт он молчит, продолжая перепрыгивать со ступеньки на ступеньку, закусив губу. Я уже успеваю смириться с тем, что этот мой вопрос так и останется без ответа, что Релла решила – лимит раскрытых секретов на сегодня превышен и без того. К тому же – когда отвечать? Мы уже подходим к двери моей квартиры, а там, внутри, совсем не та компания, в присутствии которой будет откровенничать Хичоль…
Но – не успеваю я протянуть руку к распознавателю отпечатков, как Хи встаёт между мною и дверью, прислоняется к ней спиной. Смотрит куда-то мимо меня, начинает как-то совсем тихо:
- Знаешь, Юнни… Наша дружба… Мы с тобой… Я знал, что это важно, но не думал, что настолько. Я так злился на тебя порой, что почти был готов просто забыть и уйти – я так думал… А когда в тот вечер, придя к тебе, я увидел тебя с этим мальчиком… Может, тебе покажется это глупым, но я очень испугался, Юнни. Ты всегда был эгоистом, и за годы нашей разлуки ты ещё больше отточил своё искусство наплевательства к людям – и вдруг такая забота к какому-то парнишке… Я вдруг впервые понял, что могу потерять тебя – и мне стало так страшно, по-настоящему страшно. Ты, конечно, временами тот ещё говнюк, но ты мой брат и у меня больше никого нет… И…
- Хи… - потрясённо и, надо сказать, смущённо бормочу я. – Ты идиот, Хи. Ты меня не потеряешь… Больше нет.
Хичоль вздыхает, с непонятно – облегчением ли, сожалением о чём-то своём, - и вдруг подаётся вперёд, и его губы, такие мягкие, нежно касаются моих. Я настолько шокирован, что не могу ни ответить на поцелуй, ни оттолкнуть прильнувшего ко мне Хи – да просто включить сознание и не изображать столб также за пределом моих возможностей. Но Хичоль вдруг отстраняется сам, его глаза встречают взгляд выпученных в немом изумлении моих и смотрят в них – очень серьёзно. Спрашивает почти сурово:
- Вы с Дже уже переспали, да?
Издавать хоть какие-нибудь мало-мальски связные звуки я неспособен – зато заливаюсь краской вполне красноречиво. Спасибо, Хи, никому, кроме тебя, достичь такого эффекта дважды за несколько вместе проведённых часов – нереально.
Хичоль расшифровывает цвет моего лица вполне верно и вздыхает – и на этот раз уже не стоит у меня вопроса о природе этого вздоха: облегчения здесь никогда и не было.
- Тогда действительно не стоит, - он прикасается холодными пальцами к моим губам, словно запрещая, но вряд ли мне. Себе. – Прости… Ничего не было.
- Хи… - снова выдыхаю я, на этот раз – с неотвратимо накатывающим пониманием, но…
- Ничего не было, - твёрдо повторяет он. Берёт меня за руку, поднося мою ладонь к определителю, открывает дверь. Улыбается.
И что мне остаётся делать, уловив за этой улыбкой невозможную горечь? Что мне делать – но он продолжает улыбаться, и единственный выход, чтобы не так больно – уважить его желание. Притвориться. Кивнуть и – ничего не было.
- Мать твою за ногу, где тебя…? - раздаётся нам в открывающуюся дверь. В коридоре – Дже, уже не в платье, но в одной из моих футболок, судя по всему, злой, как тысяча чертей: брови сдвинуты к переносице, скрещённые на груди руки, нервно постукивает ногой. На заднем фоне, откуда-то из глубин квартиры, - смех и бряцанье стеклянных тар. Туса? Увидев на пороге Хичоля, подопечный мой запинается и уже скорее по инерции протягивает: - Носило…
Я тем временем возношу молчаливую благодарность Господу: если бы Джеджуну пришло в голову посмотреть на мониторчик у входа с полминуты назад, боюсь, приветствие меня ждало бы ещё менее тёплое… Думаю: а не было ли у Хи на губах блеска? и рефлекторно подношу руку ко рту, по дороге спохватываясь и потирая шею.
- Прости, так вышло, - так, кстати, за что я сейчас прошу прощения, а? Быстро сворачиваю с темы, ухмыляюсь: - А тут уже вечеринка образовалась, да? Мы присоединимся?
Дже кривит губы, собираясь, явно, ответить что-то очень ядовитое, но прежде, чем он делает это, Хичоль поворачивается ко мне, кладёт бледную ладонь мне на грудь, смотрит огромными глазами с хитринкой, мягко улыбается, словно извиняясь.
- Юнни, я бы лучше сейчас поспал, ты не против? Поможешь дойти?
- Да, ко…
- Я помогу, - резко обрывает меня Дже, подходит к Хи, еле ступающему на левую ногу, обхватывает за талию. И, тоном, не терпящим возражений: - А ты пока жди меня и раздевайся.
Я прыскаю – прозвучало весьма себе двусмысленно, - но мой подопечный вместе с Хичолем уже отползают из коридора. Нет, всё-таки надобно признать – похоже, я связался с диктатором. Тираном и деспотом. Забавно!
Неспешно стягиваю с себя рясу – несомненно, хорошо, что выперся в клуб именно в ней, - присаживаюсь на тумбочку и стаскиваю с себя сапоги. Устал я порядочно, но спать почему-то не хочется совсем – видимо, не по-детски крепок был кофе от Юргенда. Ну и тем лучше – мне ещё объясняться с Дже.
Тот возвращается, наверное, спустя минут пять, и странное выражение на его лице: вроде, все ещё хмурое, даже ещё более, чем было до этого, но уже скорее не злое, а задумчивое.
- Что с ним случилось? У него на боку…
- Знаю. И не только. Ну, скажем так, - чешу в затылке, - недопонимание на работе. На бывшей работе.
Дже поднимает брови.
- Он ушёл из клуба?
Киваю. Потом встаю и подхожу к нему ближе. Он не отступает назад – хороший знак: значит, уже не дуется – но лучше проверить.
- Ты всё ещё злишься? Сам видишь, я должен был помочь, - развожу руками. – И разобраться…с Хи…
Он внимательно смотрит мне в глаза – но уже действительно совсем без злости или раздражения. Странно – по идее, он ничего не знает, и вряд ли Хичоль что-нибудь сказал, но в его глазах мелькает что-то вроде сочувствия и понимания, когда я произношу имя друга – понимание адресуется мне, но сочувствие – вряд ли.
- И как, разобрались?
Снова киваю и, надеясь на негласное разрешение, обнимаю его, чувствуя, наконец, что вернулся домой. Откуда это? Дже здесь всего несколько дней, но почему же теперь, только чувствуя ответное объятие, тёплые руки на своей спине, я ощущаю себя ровно там, где должен быть, тем, кем должен быть и с кем? Почему бы ни было – но мне это нравится, очень. Из того сорта счастья, к которому быстро привыкаешь.
-
-
30.11.2009 в 09:59Мои подозрения на счёт пати оправдываются на все сто: когда мы с Джеджуном, наконец, заходим в гостиную, то моему взору предстают всё те же двое, с кем я имел счастье сегодня познакомиться, и разведённый всей троицей порядочный срач. Как-то: куча пустых бутылок, бокалы, несомненно, извлечённые из моего буфета, остатки пиршества и пепельница, забитая окурками. Воздух, который по агрегатному состоянию вполне уж может именоваться дымовой завесой, подтверждает – про «не воскури в доме моём» заикаться уже поздно.
- О, кто вернулся! Крестоносец! – в подпитом состоянии длинноногий-длинноносый…как его…Чанмин оказывается не таким уж и неприступным, не той пафосной глыбой льда, что предстала предо мной при нашем знакомстве. Он всё ещё в солнцезащитных очках почему-то, машет мне, расплёскивая шампанское из бокала, его рука – на бедре сидящего рядом Ючона. Ненавязчивая нежность.
Мне тут же суют в руку какую-то ёмкость, заливают в неё спиртное – моего согласия не требуется, да я и не против, в общем-то. Раз уж начал сегодня пить, то можно и продолжить, а поводов или причин всегда найдётся предостаточно, можно даже специально и не искать.
Главными смолильщиками оказываются Дже и Ючон: ранее вроде не наблюдал за подопечным такой тяги к курению, но сегодня он просто бьёт все рекорды, и вскоре в комнате становится уже совсем нечем дышать, вследствие чего мы с Чанмином позорно сбегаем на балкон – за глотком свежего воздуха.
- В нормальных домах курящих выгоняют на улицу, а не наоборот! – жалуюсь я, прикрывая за собой дверь. С наслаждением вдыхаю холодный утренний воздух.
- Где ты здесь нашёл нормальных? – Чанмин усмехается; мы оба подходим к бортику, опираемся на него локтями. Вечеринка уже перевалила за тот рубеж, когда хочется буйствовать, орать и беситься, я, похоже, из всего этого застал совсем чуть-чуть угарного задора. Сейчас – все уже подуспокоились, всех тянет на неспешные беседы-разговоры, совсем скоро мои гости разбредутся спать, по домам ли, по моим ли комнатам…
- Давно знаешь Дже? – вопрос просто так. Интересно, но не так чтобы очень. Заполнить тишину, узнать получше? Всё равно.
Он пожимает острыми плечами, уже не скрытыми стилизованной под гусарский мундир курткой.
- Не особо. Года три. Они с Ючоном дружат с детства, насколько я знаю.
Да, это всё объясняет. То, что, когда он начал встречаться с Ючоном, соответственно, стал общаться и с Джеджуном тоже. И повезло, что, судя по всему, ладят они хорошо, очень даже.
Ещё немного молчания, не напряжённого, не повисшего… Просто такого, когда – всё просто. И ничего, кажется, больше и не надо. Между людьми, не обременёнными привязанностью друг к другу, почти случайные знакомые; возможно, в будущем для нас и маячит светлым пятном подобие дружбы, но пока что именно так – перекрёсток.
Спрашиваю, скорее, из обычного человеческого любопытства, чем из-за острой необходимости разбить тишину:
- Слушай, а зачем тебе эти очки сейчас?
Чанмин удивлённо вздёргивает брови, а потом начинает ржать.
- Ааа, чёрт, совсем про них забыл! А я-то всё думаю – что у тебя такие сумерки в квартире? – посмеиваясь, снимает окуляры, водружая их на волосы, и бросает на меня смешливый взгляд.
А я в этот момент едва не шарахаюсь, останавливая естественный порыв в последнюю секунду и до боли сжимая пальцами парапет.
Потому что в его глазах – пламя.
То самое, что должно было быть у Дже – но его не было. То самое, что, как я боялся, однажды вспыхнет у Хи – но оно так и не появилось. И вот – неожиданно подкараулило меня в глазах малознакомого паренька, выскочив, словно убийца из-за угла. Но вот проблема: с маньяком из подворотни я бы ещё справился, а что делать теперь? Крест – разумеется, не со мной, ибо я болван и позволил себе расслабиться эти дни, забыл, что может ждать нас всех, если даже мы, Изгоняющие, сложим оружие и притворимся обыкновенными людьми.
- Что с тобой? – хмурится Чанмин. Видимо, моя мимика сейчас непозволительно жива. Решаю проявить малодушие – проверить, а вдруг ошибся, хотя ошибки не может быть по определению… И всё же…
Вглядываясь в глаза явно фигеющего с моего поведения парня, отмечаю – что-то всё же не так, как обычно. Как-то иначе… Не могу понять. Пламя будто бы не слабее даже, а, скорее, призрачнее, будто отражается… От чего?
Холодею, чувствуя, как подгибаются колени. Чанмин с ядовитым «Эгей, в космосе! Как слышно? Приёём!» щёлкает пальцами у меня перед носом, а я только могу выдавить:
- Мне что-то… нехорошо… - и, рванув дверь на себя, выбежать с балкона. Мне и вправду не очень-то хорошо….совсем не очень.
Не помню как, но добегаю всё-таки, не снеся по дороге никого и ничего, добегаю до зеркала – и жадно, с бешено колотящимся сердцем впериваю взгляд в холодную глубину, в другого себя. И тут же чуть не умираю от облегчения – мои глаза по-прежнему темны, и их не освещает адский огонь, как называли его в своих лекциях обучавшие нас падре. До смерти перепугаться – по-моему, я был крайне близок к этому сейчас. И Господи, слава тебе, что моя догадка не верна!
Значит, не отражение, но что тогда? Это пламя отлично от других, я вижу это, но что делать? Забить на это отличие и замочить, как остальных?
Мотаю головой – этого я не сделаю. Просто потому что, убив, не смогу с уверенностью оправдать себя, что действительно – не было другого выхода. А соврать не смогу тоже – ни себе, ни, тем более, Дже. Не в этом случае.
Но что делать? Чувствую подступающую панику, пока ещё тихую – но и она, вообще-то, непозволительный гость для меня. В такие моменты понимаю как нельзя яснее – один бы я не смог. Потому что и теперь – быстрыми шагами проходя в противоположный от нашей небольшой вакханалии конец квартиры и запираясь в одной из дальних спален, я судорожно отыскиваю в кармане запиханную туда в спешке помятую перчатку, надеваю и вызываю Джунсу. Не рабочий номер, а его личный – ни единого шанса, чтобы не дай Бог об этом узнал кто-то раньше. Раньше, чем я сам разберусь, что всё-таки мне делать…
Джунсу, на моё счастье и неубитые нервы, оказывается поблизости от средства связи. Молча выслушивает мой сбивчивый короткий рассказ, сильно смахивающий на горячечный бред, сосредоточенно и очень умным голосом протягивает:
- Нууу, как бы… - а потом уже серьёзно: - Ты точно уверен, что его не стоит прикончить? Что это отличие, которое ты углядел, действительно может сделать погоду?
- Да ни в чём я не уверен! – цежу сквозь зубы, борясь с чёртовым темпераментом, который просто-таки молит расхреначить что-нибудь в радиусе пары метров и поорать. – Но Джунсу… Оххх, срань Господня!
- Не богохульствуй! – я готов придушить друга за одно только то, что в его голосе проскальзывает плохо прикрытое ехидство. Но – прекрасно знаю, что всё это лишь потому, что он-то понимает, даже лучше меня: дать мне паниковать – дело гиблое для всех нас. И поэтому просто создаёт иллюзию нормального разговора. Только вот это явно не тот случай…
Прислоняюсь спиной к закрытой двери, опускаюсь на корточки и тут же вскакиваю, потому что чувствую, что спокойно сидеть я сейчас не в состоянии. Почему я не могу просто повеселиться с друзьями?! Даже если это всего лишь бывший наркоман из золотой молодёжи, к которому меня тянет слишком сильно, и его малопрезентабельные дружки! Морщусь от мною же подобранных определений. Я за это короткое время почему-то отвык мыслить ранее столь любимыми стереотипами… В конце концов, у того же Хи репутация похуже будет, гораздо. И я даже успел привыкнуть к этой смешной парочке, которой так дорожит Джеджун… Видимо, зря.
Всегда подозревал, что когда-нибудь задамся этим извечным вопросом всех униженных и оскорблённых на этом свете: «Почему со мной?». Не думал только, что так скоро – и по такому поводу. Потому что опять – не совсем со мной, но будет выглядеть, что из-за меня. И ведь так и будет, из-за – если я это сделаю…
- Юно? – осторожный вопрос Джунсу.
Прикрываю ладонью глаза, пытаюсь не впадать в отчаянные настроения.
- Джунсу, я просто не могу… Точно не здесь и не сейчас, понимаешь?
- Раньше тебя это не волновало, - его голос вдруг отдаёт металлом. – Юно, это работа. И ты всегда знал это лучше всех. Твоя прихоть ничего не должна изменить, понимаешь?
- Дже – не прихоть, - твёрдо и зло. – Я убью его, Джунсу, убью. Если буду точно уверен, что нет другого выхода, что он опасен. И – ты же вроде говорил, что у меня нюх на тех, кто зря дышит и ходит на этом свете, так? Так почему сомневаешься?
Молчание и затем громкий вздох. И следом –
- Да, ты прав. Не сомневаюсь. Всё хорошо, Юно. Оставляю его на твоё усмотрение…
- Договорились, - и вот у меня холод напоследок из голоса убрать не удалось.
Отключаюсь и свирепо смотрю на ни в чём не повинную перчатку. Ну и спрашивается, что мне дал этот разговор? Слепую уверенность упрямого барана, что я делаю всё, как нужно? Возможность лгать Дже чуть дольше, пока не разберусь? Не отводить взгляд, чувствуя себя правым? Что ж, не так уж и мало…
Значит, побуду бараном. Мне нужно это сейчас – шкура слепца, иначе я начну сомневаться и выдам, и погублю. Кого-то так точно.
Прячу перчатку обратно в карман и решительно распахиваю дверь, практически влетая в Дже и чуть не сбивая того с ног. Вся моя хвалёная уверенность тут же осыпается в прах: от одной только мысли, что он мог всё слышать…
-
-
30.11.2009 в 10:00От облегчения у меня чуть не подгибаются колени, и я чуть было не выдаю идиотичное «А, ты об этом!». Прикусываю себя за язык и вместо ответа сначала слабо ухмыляюсь и только потом тихо произношу:
- Уже всё в порядке… Я просто устал, очень.
Обнимаю его, позволяя себе слабость и ощущая себе предателем. Этого чувства не было и в помине, когда меня поцеловал Хи – мне было больно за друга и неудобно и страшно, что Дже может принять это близко к сердцу и не за то, чем это являлось на самом деле. Но – я был уверен, что сам не виноват перед Джеджуном, что…почти не виноват. А сейчас… Кто я? Тот, что минуту назад говорил, что убьёт его близкого друга – и тот же, что тянется за лаской. Иуда, целующий Христа? Передёргиваю, конечно, ведь и Дже не святой, но суть верна. Не в силах оторваться от него, прижимаю к себе ближе, крепче, понимая, что объятие всё больше и больше пропитывается этим чувством отчаяния, гложущим меня. И страхом – потерять. Я, на самом деле, такой трус, когда привязываюсь к кому-то. И именно поэтому так долго держал дистанцию со всеми, пускал пыль в глаза грозным взглядом и чёрной мантией служителя Господня. Только вот… сорвалось. Дистанции больше нет. Стена разрушилась, её разрушил именно этот юноша с манерами избалованного дитятка, лицом ангела и порой чертовски острым язычком. И нежностью, что хватило бы на двоих.
Дже чувствует, что что-то не так, он не может не. Тихо гладит по плечу, успокаивая, еле слышно спрашивает:
- Точно всё в порядке? Ничего не хочешь мне рассказать? – здравствуй, штамп. Тебе обязательно было это говорить, дорогой?
Я отстраняюсь от него, внимательно смотрю в его глаза и сознательно подписываюсь под своей ложью.
- Нет, Дже, всё правда хорошо. Всего лишь усталость…
***
Мы засиживаемся в гостиной ещё ненадолго, до тех пор, пока не наступает окончательно день. Самое время для сов разлетаться по дуплам…
Если не считать того, что этот битый час я просиживаю как на иголках, старательно наблюдая за Чанмином и старательно же пытаясь от него скрыть сей факт (судя по подозрительному взгляду, удаётся не вполне), щекотливый момент наступает только единожды. Это происходит, когда в гостиную, явственно прихрамывая, вплывает свет-мой-Релла и, томно поведя очами, а затем – плечами, вопрошает невинным голоском:
- Юнни, я запамятовал, кухня у тебя в какой стороне? Я так пить хочу… И не найдётся ли у тебя в доме костыля?
Шампанское, что я вливаю в себя в этот момент, тут же попадает не в то горло, и я закашливаюсь, пытаясь одновременно изъясниться с Хи:
- Кхе…давай…кхе-кхе… тебя провожу…
Хичоль лишь отклоняет моё предложение царственным жестом, почти театральным, но, когда он говорит:
- Спасибо, милый, ты не костыль, я сам дойду, - я вижу, как серьёзны его глаза при королевско-шутовской улыбке. Он решил делать вид, что всё по-прежнему, но сегодня – чуть дальше, чем обычно, чтобы больше не было соблазна проверить. Он умеет проводить границы и не нарушать их столько, сколько потребуется, чтобы маска срослась с лицом.
Уходит, умудряясь быть грациозным даже при всей своей нелепости вида, и только тут я, наконец, решаю обратить внимание на гамму эмоций на лице моих свежеприобретённых товарищей: их брови теряются где-то за волосами.
- Эмм… - протягивает Ючон. - Я не ошибаюсь, это тот из клуба, проститу…?
- Он мой друг, - отчеканиваю я и понимаю вдруг, что одновременно со мной те же слова произносит Джеджун, с разницей лишь в притяжательном местоимении.
Ючона этот ответ, кажется, полностью устраивает – ещё раз ставлю себе в мысленные заметки их очень трепетное и чуткое отношение к дружбе, я же улыбаюсь с благодарностью Дже и шепчу «Спасибо».
И только сжимается сердце – он защищает моих друзей. Но смогу ли я защитить его?
Вопреки моим предположениям, ни Ючон, ни Мин не заваливаются у меня дрыхнуть и гордо, чуть покачиваясь, правда, и издавая стойкий аромат алкоголя, отбывают до домов по крайне извилистой траектории.
Я же сначала, обнаружив Хичоля, мирно посапывающим за кухонным столом, отношу его до гостевой – не той, что принадлежит Дже по праву, другой - а сам затем отбываю до спальни, чтобы заснуть рядом с Дже, едва моя голова касается подушки…
…И проснуться, как мне кажется, спустя лишь мгновение, только за окном уже темно, от его же взволнованного голоса:
- Юно, проснись, слышишь? Ючон звонил, сказал, у Мина что-то случилось! Юно!
-
-
30.11.2009 в 10:01- Что ты сказал?
Джеджун вздыхает, с плохо скрываемым раздражением от моего вечернего кретинизма, – но мне просто нужно услышать и осознать ещё раз. Спокойно добавляю:
- И желательно с подробностями.
- Хорошо, - терпеливо, что явно даётся ему с трудом. – Только что звонил Ючон…
- Куда звонил?
- Тебе, ты вчера дал ему свой номер! – почти рычит мой подопечный, и я благоразумно решаю больше не перебивать. – Сказал, что Мини с ним связался и что там явно что-то произошло, что-то плохое, понимаешь?
- Что именно?
- Хотели бы мы знать! – Джеджун принимается нервно вышагивать по комнате. – Ючон сам ничего не понял, говорит, Мини был сам не свой, а потом прервалась связь…
Сам не свой. О, Боже… Еле сдерживаюсь, чтобы не застонать. Ну нет, нет, так не должно быть! Это не то, чем кажется мне, ведь так? Он же отличался, я же видел… Вот чёрт.
Собираю волю в кулак, решительно встаю. Каким-то невообразимым образом мне надо будет совместить в себе в ближайшее время Изгоняющего и человека – этот фокус мне редко когда удаётся без потерь для окружающих – Жан и шея Дже тому свидетели, - но мне придётся, если я не хочу потерять дорогих мне людей.
- Так, ладно. Собираемся и едем к нему… Я ведь могу даже не рассчитывать, что ты благоразумно останешься дома, да? – хмуро вопрошаю Дже и получаю от него весьма многозначительный взгляд, выступающий чем-то вроде запикивателя той нецензурщины, что, несомненно, достигла бы моего слуха, вздумай подопечный отвечать вслух на этот в высшей степени идиотский вопрос. Но не спросить не мог – надежда умирает последней, а отсутствие Дже при предполагаемом развитии событий очень бы мне помогло. Возможно, не надо было бы включать опцию «человек». Разумеется, эта идея долго не прожила.
- Где сейчас Ючон?
- Выехал к Мини, разумеется, - чувствуется, что сегодня все его убеждения, связанные с наличием у меня интеллекта, претерпевают серьёзные изменения. Но это пока не важно. А важно то, о чём он мне только что сообщил – важно, потому что, хоть и логично, но крайне нехорошо. Дже читает это по моей, видимо, очень выразительной мимике и мрачнеет пуще прежнего.
- Стоит позвонить ему и сказать, чтобы дождался нас? – вот у кого мозг работает в экстренных ситуациях! Готов расцеловать. Вместо этого кивком указываю на перчатку:
- Да. Кто знает, что там происходит, лишние жертвы при самом плохом раскладе нам не нужны. Звони, я пока соберусь.
Дважды повторять не приходиться – он пулей вылетает из комнаты. Вряд ли из-за чрезвычайной секретности звонка, а, скорее, потому, что стоять в бездействии сил уже нет, и пусть лучше они хотя бы расходуются на беготню по моей квартире. Мне это более чем на руку – теперь, быстро одевшись и накинув на водолазку, кажется, не особо необходимый в данный момент пиджак вместо брошенной вчера в прихожей рясы (незачем лишний раз наводить на верные мысли Дже), я могу, особо не таясь, быстро спрятать за пазухой свой крест. Теперь уже – почти никаких сомнений, что он понадобится. Даже та самая надежда – она уже почти мертва, и остаётся только тихо молиться, чтобы всё же случилось чудо. Мало ли, что может произойти у человека: грабители или сердечный приступ у кого-то из родственников… Да смерть любимого хомячка хотя бы! Жаль только эти версии стыдливо отступают в тень, когда на свет появляется одно большущее «но» - этот человек, вероятнее всего, наш клиент. В подобных случаях причиной всего редко бывают дохлые грызуны.
Быстрым шагом выхожу из комнаты и иду до прихожей – Дже уже там: натягивает мои полюбившиеся ему кеды и протягивает перчатку, коротко сообщая:
- Известил. Чунни долго ругался, но обещал дождаться нас. Сказал, если по приходу обнаружим хладный труп Мини, то наши с тобой трупы лягут рядом.
В моих мыслях проносится, что, во-первых, труп Мини, скорее всего, будет после нашего ухода, а, во-вторых, будет не хладный труп, а остывающий прах. Разумеется, эти рассуждения оставляю при себе, по дороге ещё и старательно пытаясь придушить осознание того, что мне предстоит сделать – от него бросает в дрожь. Будто первый раз иду на дело – только вот раньше не приходилось испепелять знакомых.
Мы спускаемся на улицу и, седлая мопед, я понимаю, что часть правды Дже открыть всё-таки придётся: мне позарез нужно связаться с Джунсу.
Дже угрюмо наблюдает, как я, одной рукой управляя несущимся по улице мопедом, другой пытаюсь совладать с перчаткой, комментирует:
- Если ты хочешь позвонить Чунни, то, мне кажется, это лишнее… Он понятливее некоторых.
Спасибо за порцию яда. Заслужил. Заслужил и не то, но об этом ему лучше пока не знать.
Отвечаю старательно ровно, предвидя реакцию:
- Я звоню напарнику.
- Почему?.. – начинает Джуджун и замирает, поражённый пришедшей ему на ум догадкой, которой я и ждал. Его руки так сильно сжимают мои бока, что мне становится больно. Хорошо, что так – если бы от шока он вздумал всплеснуть руками, вот тогда было бы много хуже. – Ты ведь не думаешь, что Мини… - его голос срывается.
- Я должен всё проверить, - спокойно говорю. Успокаивающе просто не могу.
Подношу ладонь с перчаткой к уху, тихо радуясь, что предусмотрительно отключил громкую связь – было бы крайне нежелательно, если бы в присутствии Дже Джунсу помянул бы наш с ним вчерашний разговор. Но, вопреки моим ожиданиям, я слышу с рабочего номера не баритон друга, а бойкий голосок Марии, девчонки из Португалии, одной из наших – и только попробуй назвать её монашкой: у неё моего дара нет, может пришить и, невинно похлопав глазками, назвать тебя вшивым Одержимым, достойным собачьей смерти, пускай сама и любит собак. Категоричная дамочка – но что она делает на посту Джунсу?!
- Хай-хай, Юно! – лёгкий акцент, почти незаметный при том живом энтузиазме, что сквозит буквально в каждом слове.
- Э, Мари? А где Джунсу?
- Пфф, тоже безумно рада тебя слышать, дорогой! Джунсу получил вызов с пару минут назад и, возжелав непременно быть там, умчался так, что только пыль в глаза и топот в отдалении… Он тебе очень нужен и я не замена, угадала?
Стараясь не поддаваться тому ужасу, что запустил мурашек по моей спине, поддерживаю её игривый стиль беседы – ни к чему давать хорошей девочке лишний повод беспокойства за душевное состояние коллег.
- Ох, милая, Джунсу до тебя плыть и не доплыть, но сейчас, к сожалению, мне нужен именно этот скаковой осёл… Говоришь, только что стартовал, да? А не знаешь, в каком районе вызов? Знаешь? В этом… Отлично. Спасибо, ты мне очень помогла!
Отключаюсь – только вот всё совсем не отлично.
- Что такое? – спрашивает Дже, довольно резковато: тон разговора и обращение «милая», видимо, несколько его задели.
Что ж, сейчас смысла врать ему нет. Незачем всё усложнять.
- Джунсу получил вызов на район Чанмина.
- Ох, - слышу сзади и чувствую, как Дже утыкается лбом мне в спину. Ему страшно, очень страшно. И мне тоже – а ещё стыдно за свой обман. Мне стоило всё-таки вчера всё рассказать, а сейчас уже поздно.
Тихий голос:
- Научи меня молиться…
И я, сглатывая появившийся в горле ком, начинаю что-то вещать ему, что-то церковно-привычное, когда-то вбитое в сознание и, наконец, нашедшее применение – утешение или соломинку надежды для испуганного мальчика, никогда не верившего в Бога. Интересно, кому он молится? – думаю я, когда различаю шёпот, вторящий моим словам. Хотя, это, наверное, не так важно… Новичкам везёт везде, и, может, в этом тоже, и, может, что-нибудь изменится, сама реальность, просто от того, что стало на человека больше, обращающегося к ней. Не знаю, нам остаётся только ждать.
-
-
30.11.2009 в 10:03Ючон почти стаскивает нас обоих с мопеда, стоит нам притормозить у тротуара, шипит:
- Я чуть не свихнулся, где вас носило?! – и я понимаю, что мой страх и рядом не стоял с тем, что испытывает он. А ещё – что, если мы действительно опоздали, убьёт он нас или нет, но винить в произошедшем будет себя: просто потому что послушался нас, а не голос своего сердца. С другой стороны, пусть лучше так, зато хотя бы останется в живых – а при том раскладе, где он оказался бы в одном помещении с Одержимым, это было бы почти фантастикой.
Дже хватает его за руку, цепляется за рукав.
- Чунни, наш Мин, возможно, одержим!..
Нда, психолог из моего подопечного никакущий. Когда я хватаю Ючона за предплечье, пытаясь остановить, меня чуть не уносит вслед за ним в подъезд одной только силой его неожиданного рывка-старта, и мне приходится тормозить, словно герою мультика, пятками о землю, единственно что не оставляя в камне глубоких борозд.
- Да стой же ты!!! – рычу. – Ответь лучше – сюда кто-нибудь заходил до нас?
Ему, кажется, стоит большого труда сосредоточиться на вопросе, пока от старательно отцепляет от себя мои пальцы, но – всё же отвечает:
- Да, буквально только что, какой-то мужик мимо меня пронёсся, чуть не сбил… - бормочет почти на автомате и тут вдруг замечает мой взгляд. – Что? Кто это был?
- Ничего, - отпускаю его. – Вот только теперь нам и вправду стоит бежать очень быстро!
Мог бы и не составлять столь длинное предложение, вполне хватило бы команды «Пли!». Ючон срывается с места так, что я успеваю порадоваться тому, что мне хватило ума сначала разжать хватку, а потом говорить – предположительно мне бы сейчас оторвало руку, и он бы унесся вместе с ней: что ни говори, а экзотичненькое вышло бы украшение! Бросаюсь вдогонку, Дже следом, едва не наступая на мои многострадальные пятки; возле самой двери, распахнутой настежь, мне даже удаётся отпихнуть Ючона в сторону и вырваться вперёд: не азарта ради, а его безопасности – кто тут, в конце концов, профи?!
Руководствуясь главным правилом – идти на шум – бегу в самую «звучающую» и «громыхающую» комнату, и – моим глазам предстаёт немая сцена: замерший у стены Джунсу – эта безалаберная падла опять забила на обмундирование, и, конечно, у Ючона не было ни шанса узнать в нём нашего брата, - по комнате дичайший разгром, а на полу – сцепившиеся в хватке двое парней, один из которых – Мин, а другой – чертами настолько на него похожий, что сомнений в близком родстве не остаётся. И до меня доходит сразу всё. Первое – почему не стреляет до сих пор Джунсу: перекатывающиеся по полу и ни на секунду не замирающие в своей борьбе, они не дают ему ни единой возможности прицелиться. И второе…
Впрочем, додумывать у меня времени совершенно внезапно не остаётся: парочка на полу наконец замирает, Мин прижимает соперника к полу своим весом, и – счёт буквально на секунды:
- первая – броситься к Джунсу
- вторая – сбить его прицел
- третья – выхватить крест и выстрелить самому, испепеляя. Не Мина – его брата. Потому что – одержим был он. Потому что – теперь я ясно увидел, от чьих глаз отражалось пламя в глазах Мина. Мина, что теперь, оглушённый, сидит на ковре, его руки – в пепле, оставшемся от его брата, зато чисты карие глаза, чисты от того отражения, что чуть его не погубило. Ючон сразу бросается к нему, падая на колени рядом, обнимая, что-то говоря; Дже, потрясённый, стоит на пороге, его невидящий взор смотрит куда-то мимо меня, мимо нас всех. Я почти успеваю подумать, что, как бы это ни звучало, всё почти обошлось, как вдруг сзади возмущённым голосом Джунсу вещает для меня явно сама Кара Небесная:
- Так ты же говорил, одержим другой!
И мне, стоя под стремительно фокусирующимся и наполняющимся не самым лучшим пониманием взглядом Дже очень, просто безумно хочется провалиться под землю, под фундамент, чтобы скоростным билетом до адовых жаровен, куда я и так, несмотря на свои якобы подведомственные институту веры делишки, не сомневаюсь, давно получил свой билет.
Ючону всё равно, он вряд ли заметил, что Джунсу вообще что-то сказал, а Дже… Нет, он не кричит, как я ожидал, не обвиняет, а просто молчит и дожидается, пока я, наконец, не поднимаю, сжигаемый чувством вины, на него свой взгляд, и просто сообщает:
- Выйдем. Нам нужно поговорить, - и так же спокойно выходит из комнаты, негласно требуя моего беспрекословного подчинения своим словам.
И я отправляюсь следом за ним, и моё сердце, я чувствую, заходится бешеным стуком – потому что именно такого каменно-невозмутимого Джеджуна я боюсь больше, чем какого-либо ещё. Кого-либо ещё.
-
-
30.11.2009 в 10:03- Ты солгал мне вчера, так? – несмотря на то, что это фактически вопрос, интонация ровная и явно утвердительная. – Ты решил, что Мини одержим, сдал его своему напарнику, а мне солгал. Несмотря на то, что это мой друг. Почему, скажи? - вспышка чего-то такого в его глазах, что заставляет сердце сжаться. А он продолжает, и с каждым новым словом постепенно разрушается стена мнимого равнодушия, обнажая чувства: - И зачем тогда весь этот сегодняшний спектакль с его спасением, раз ты уже навёл на него своих? Или просто понял, что ошибся, и решил спасти невинную душу? – на эти вопросы ответ уже явно требуется. И это моё время – моих попыток оправдаться.
- Нет, Дже, я… Именно потому что это твой друг, поэтому не сказал, я ведь не был уверен, что Мин одержим! А Джунсу рассказал, потому что нужен был совет, и я не думал, что… - господи, что бред я несу! Сам бы себя не понял. Объяснить, просто объяснить: - Понимаешь, у нас с ним была договорённость, давняя, что если один из нас получает заказ на кого-то из близких другого, то сразу сообщает, а он… Он просто побоялся, что я не смогу этого сделать, Дже! Убить не смогу… Из-за тебя не смогу, понимаешь?
- А ты смог, - констатирует факт, и я понимаю, что да, мне удалось прояснить ситуацию – и при этом сделать её ещё хуже.
- Дже, он же был одержим! – однако это нисколько не смягчает выражение лица Джеджуна. Пора бы мне привыкнуть, что истины, которые мне кажутся детсадовскими, являются таковыми не для всех. – Я же тебе рассказывал про Одержимых…
Он упрямо мотает головой.
- Ты говорил, что их убивают, потому что не могут остановить, я так понял. Но Мин его остановил, ты же видел!
- Да какая разница! – взрываюсь и почти кричу. – Минутой позже он бы скинул твоего Мини, как котёнка, и распотрошил!
- Возможно, ему стало бы лучше…
Я хватаюсь за голову.
- Господи, Дже, это Одержимые, а не больные гриппом и ветрянкой, им не становится лучше!
Спокойный взгляд, пронзительный, пронизывающий насквозь.
- Откуда ты знаешь? Ты пробовал связать и дождаться, что будет дальше, кто-нибудь из вас пробовал? – он не задаёт риторических вопросов, он действительно хочет знать ответ, и, если я скажу, что да, пробовал, он поверит и отступит. Проблема в том, что это не так – и в том, что я не могу соврать. А ещё в том, что я чувствую, как становится трудно дышать просто от того, что – я никогда над этим не задумывался. Чёртов солдафон на службе церкви, выполнял всё так, как это было предписано, спасал тех, кто был обвинён по ошибке, и даже ни разу не задался этим вопросом, что так похож на наивно-детский – а может ли им стать лучше?
Это действительно был нокаут. Я молчу, не зная, что сказать, а Дже продолжает:
- Ты знаешь, я ведь прочёл вчера про вашу историю, и узнал, что раньше Одержимых вылечивали. Как там написано, изгоняли из них бесов. Я думал, ты знаешь о чём-то таком, что как-то оправдывает переход от лечения к убийствам, но теперь… Ты не думаешь, что вас просто используют для очистки общества как мусорщиков, попросту не заморачиваясь попытками помочь тем, кого вы убиваете?
- Я… я не знаю, я никогда не думал об этом… - как же жалко это звучит. И лучше бы так и оставил – но по давней дурной привычке перехожу в тихое наступление: - Странно, когда я замочил Жана, чтобы тебя спасти, ты не читал мне лекций о непротивлении злу насилием!
И тут же понимаю, мгновенно считывая в сузившихся глазах Джеджуна сначала понимание, а затем – горькое разочарование, что, кажется, это был самый грандиозный промах из всех мне сейчас доступных.
- Я думал, ты не хуже меня знал, кем был Жан, а ты… ты тогда не знал, верно? – о, Господи, какую же могилу я себе вырыл! Дже, оказывается, был в курсе того, что Жан убийца, а я об этом даже не подумал! Понимая, что всё равно не смогу объяснить ему про это своё чутьё, потому что сам в этом вопросе ни черта не смыслю, я обречённо признаю:
- Не знал… - и, кажется, подписываю себе приговор. В бытность свою избалованный мальчишка с плохими пристрастиями оказывается донельзя принципиальным в вопросах истинной дружбы и ценности человеческой жизни – а я нарушил оба эти неписанных правила в его личной конституции, и падать ниже мне уже просто некуда…
Обоюдное молчание растягивается ненадолго. В конце концов, Дже, уже начинающий было напоминать статую, шевелится, медленно проходит мимо меня, замирая рядом на пару секунд, глаза в глаза, и я читаю в его глазах разрывающую меня на куски тоску и боль.
- Мне надо к Чанмину. И… спасибо за то, что спас мне жизнь.
Он уходит. Он не сказал «Прощай», но я точно знаю, что именно это он и имел в виду – просто предпочёл, чтобы его последние слова для меня были тем, чем, как он думает, он до сих пор был мне обязан – благодарностью. А так – он просто освободился, и теперь волен уходить от того человека, что разочаровал его. И да, он уходит – в свет, оставляя меня в своей вечной ночи.
-
-
30.11.2009 в 10:04У каждого человека есть свои маленькие слабости, украшения рутины, способы сбежать в только тебе доступный мирок, когда мир настоящий доводит до состояния, в котором уже начинаешь понимать и проникаться делом маньяка с бензопилой. У меня есть несколько подобных – например, прокатиться по утреннему городу на мопеде или прийти в бар к Юргенду, унаследовавшему это заведение от почившего старика, выпить пару чашечек кофе, почесать языком с приятелем. В последнее время я обзавёлся ещё одной.
В нашем городе люди всем видам транспорта предпочитают либо собственные ножки, либо мопеды/мотоциклы, подобные моему – наёмные машины редкость, а собственные – ещё большая. Всё это, конечно, очередной пережиток войн: когда от гигантского города выживает лишь центр, где в помине нет – ни шоссе, ни трасс на много полос, а лишь улочки шириной в одну легковушку, а порой и только в её половину, трудно сохранить привычку передвигаться на четырёх колёсах. По этой же причине, стало неактуальным и перешло в разряд музейных ценностей метро. И как раз это – моя новая слабость.
Когда метро вышло из употребления, его закрыли почти полностью, оставив работающими лишь пару веток, пуская туда редкие экскурсии, хотя желающих пока не много: ещё не выросло поколение, для которых оно воспринималось бы как-то иначе, чем просто ушедшее в недалёкое прошлое средство передвижения. И, однажды поддавшись чувству ностальгии и зайдя туда прокатиться на старом поезде туда-обратно, я приобрёл новую привычку, заменившую мне в некотором роде курение. Теперь, когда мне особенно хреново, а случается нынче это довольно часто, я иду не смолить пачку за пачкой, а сюда – занимать свободный вагон из многих таких же свободных. Нас всё же мало, подобных шизиков.
Сегодня – такой день. Сегодня провалилась очередная попытка найти Дже, и мне необходимо моё спокойствие, чтобы не дойти до спонтанного самовозгорания и взрыва.
С тех пор, когда я в последний раз видел его, уходящего от меня, его спину, фигуру, освещённую светом из гостиной, из которой слышались рыдания Мина и сбивчивые утешения Ючона, прошло уже три месяца.
Я захожу в вагон, устало опускаюсь на потёртое сидение, закрываю глаза, слыша, как с мягким шумом закрываются двери. Объявления остановок ещё включены – но на самом деле, для человека, мало знакомого с местным расписанием, они представляют собой в некотором смысле русскую рулетку: не на каждой стоит сходить с поезда, так как многие выходы из метро перекрыты, и, если не повезёт, то можно остаться куковать на станции на пару часиков в ожидании следующего поезда, которые ходят теперь гораздо реже, чем в прежние времена.
Когда я начал искать его? Когда понял, что не могу жить по-прежнему – жить без. Хичоль, он ведь был так прав, когда говорил, что по-настоящему начинаешь ценить что-то или кого-то, только потеряв. Релла, кстати, теперь обретается у меня: я не хотел быть один, а он и не возражал; однако, вижу я его теперь довольно редко – оббегав весь город в поисках работы, он, наконец, устроился за малую плату курьером в какую-то частную детективную контору, и нынче, уже повышенный до стажёра, на любви к своей работе свихнулся начисто, чуть ли там не ночует. Я рад, безусловно, - хотя, надо признать, с его сначала постоянным присутствием, а затем, с теперешними постоянными зависаниями на должности, я даже научился по нему скучать. Не думаю, что заполняю им пустоту – наши отношения, даже после его признания, они совсем другого сорта. И именно он однажды пнул меня, обозвав долго думающим парнокопытным, когда я в очередной раз вопрошал небо и его: «О, отчего мне так погано?».
Сначала я пытался дозвониться до Ючона – единственный номер, по которому, как я думал, у меня есть шанс его найти. Ответили мне не сразу – но раз на пятый это всё же свершилось. Как ни странно, Ючон был безукоризненно вежлив и даже приветлив, не посылал во всем известные места и сообщил, что Мин уже начинает приходить в себя и зла на нашу братию не держит. Единственное, что он отказался сообщить – это местонахождение Джеджуна. «Парень, ничего личного, но если мой лучший друг говорит, что не хочет тебя видеть, - как думаешь, я скажу тебе адрес, вот честно?». Разумеется, я так не думал. Разошлись мы на взаимном приятии.
Это был первый виток моей депрессии. Это ведь был мой первый и последний шанс – мне так казалось. Потом – новая идея – я отправился на квартиру Мина, почти без надежды, но и там – предсказуемый и совсем незлобный отворот-поворот.
Я не знал, что ещё мне предпринять, и был уже готов прочёсывать весь город, планомерно и беспощадно, когда новая возможность появилась сама. Точнее, она сама мне позвонила.
- Добрый день, - этот голос я узнал сразу: по тому, с какой скоростью покрылось инеем моё ухо, к которому я бездумно поднёс перчатку.
- Добрый, - пробормотал я, думая, как выкручиваться, если мамочка Джеджуна попросит пригласить побеседовать собственного сыночка, но – меня оглушили раньше:
- На самом деле, он должен был быть для вас совсем не добрым, ведь вы всё-таки упустили Дже из виду, но, так и быть, у вас амнистия. Хотела вам сообщить, Дже вернулся домой, и ему больше ничего не угрожает здесь, так что наш контракт завершён, деньги пересланы вам на счёт, можете не беспокоиться.
- Дже вернулся?! – я был готов прыгать от счастья: ведь теперь я мог не обыскивать весь город, а просто взять осадой поместье! Потом я вспомнил причину, по которой это возвращение было невозможным ранее: - Простите, а как же ваш… ребёнок?
Голос не изменился ни на йоту.
- Это не вашего ума проблема, но… проблемы уже нет, я позаботилась об этом. Дже наследник, и, если вас интересует его судьба, можете о ней не волноваться. И, кстати – вы ведь в курсе, что цена вашей жизни уже ушла в минус?
-
-
30.11.2009 в 10:04На следующий день я продумывал план проникновения в поместье – и ночью выдвинулся в путь. Если кратко – ушёл я недалеко. Уже в холле меня встретила пара бугаёв, которые приветствовали меня долго и со вкусом – синяки и фингалы сходили долго. Джунсу был прав – убить не убили, но помяли изрядно. А потом к моему телу сошла вниз по лестнице безукоризненно элегантная и чуть ли не сияющая мать Джеджуна и холодно сообщила, что Дже ушёл из дома в тот же день, в который и вернулся, почти сразу после нашего с ней разговора. Просто забрал вещи, поговорил с ней о жизни и был таков. Как она тогда сказала, по ней, так Дже зря со мной разошёлся, но, во-первых, где он теперь она не знает, а во-вторых, она придерживается позиции «сам накосячил – сам разгребай». Соответственно, помощи с её нейтрально-положительной стороны я могу не искать. И ещё одна надежда прахом.
Я открываю глаза и впериваю взгляд в мелькающую за окном темноту тоннеля. Это ведь были только те мои попытки, что я помнил чётко. Дальше – всё размыто. Поиски с пробитием его имени по базе, постоянные расспросы людей, что, возможно, могли его видеть… Я даже попросил Хи подключить к поискам его рабочую команду, и друг обещал помочь.
А ещё…
Я ведь теперь стараюсь лечить Одержимых.
В первый же вызов после того случая я воспользовался советом Дже – привязал рычащего и плюющегося слюной несчастного и принялся ждать, получшает ли ему. Сначала ничего не менялось, затем пламя в его глазах заняло весь белок, а потом он попросту взорвался. Тогда, стряхивая с себя ошмётки от своего подопытного, я подумал, что первый блин комом, а ещё, наверное, я что-то делаю не так. Перерыв все архивы и ресурсы интернета, я нашёл несколько заклинаний на латыни, которые призваны были изгонять демонов из людей, и опробовал их на следующем же клиенте. Первые несколько псалмов не возымели эффекта, но, наверное, на четвёртом-пятом я вдруг в первый раз увидел, как гаснет в глазах пламя Одержимости. Я не помню, сколько я выглушил спиртного в ту ночь и несколько последующих, только чтобы не позволять разуму подсчитывать количество мною убитых – тех, кого, оказывается, можно было спасти. Дальше моя деятельность была куда более продуктивной – я показал действенное заклинание сначала Джунсу, потом Марии и ещё нескольким доверенным Изгоняющим. Через некоторое время о наших нововведениях проведало начальство, и меня вызвали на ковёр. После долгих препирательств, моих доказательств и обвинений, они всё-таки согласились ввести обучение этим псалмам как обязательную дисциплину и добавить соответствующий пункт в правила. Я не могу сказать, что все их придерживаются нынче – или что всем Одержимым помогают эти стишки; крест я использую где-то в пропорции один к трём случаям изгнания с помощью книжки. Но по крайней мере это уже что-то. И – больше не чувствую себя орудием в чьих-то, отнюдь не божественных руках. Кроме того – больше не считаю начальство абсолютным злом, целью которого было истребить неугодных: эти старики, они уже просто забыли, что можно – не убивать. Теперь им как-то приходиться отучать себя от этой мысли.
А сегодня… Что ж, сегодня – день ещё одной разбитой надежды. В этот раз даже, наверное, больнее, чем в предыдущие. Когда вчера, спустя почти два месяца, как я отчаялся найти своего бывшего подопечного, Хи вдруг примчался ко мне с работы необычно рано (то есть, не перед рассветом, а часа за два до полуночи) и протараторил, что очень похожего по описанию на Дже парня видели совсем недавно по такому-то адресу, я даже боялся поверить в своё счастье. А потом поверил – и решил, что это словно чудо в награду за то, что я всё-таки изменился и смог изменить хоть что-то неправильное в этом мире. Летя в указанном направлении, словно на крыльях, я уже представлял, что снова увижу его, и теперь мне будет, чем загладить свою вину и… Домовладелица сказала, что парень, которого я ей описал, действительно снимал у ней квартиру – и съехал на днях, а куда – она понятия не имеет.
Он снова от меня ускользнул.
Так, словно чувствует, что я буквально следую за ним, иду по пятам – и не хочет быть настигнутым, не хочет нашей встречи. Что ж, об этом меня в самом начале предупреждал Ючон – но кем бы я был, если бы так просто сдался и опустил руки?
Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги, подходя к дверям – скоро следующая остановка с открытым выходом в город. Сегодня даже моё метро не может меня успокоить, вогнать в сонливое равнодушие своим размеренным ритмом – слишком больно было падать с высоты, на которую меня подняли собственные мечты. И теперь мне хочется просто снова напиться до бессознательного состояния – чтобы не видеть больше перед глазами это идеальное лицо, эти бездонные глаза цвета моего бывшего моего любимого времени суток; я ведь теперь боюсь ночи, которая напоминает мне об одиночестве, в котором я сам себя прописал…
Поезд медленно подползает к станции, женский голос вещает её название, а я цепляюсь взглядом за тёмную фигуру на платформе впереди. Ещё один ночной странник – и странно сладко ёкает сердце. Вру – я узнаю его сразу, но боюсь поверить ещё раз за сегодняшний день, очень боюсь ошибиться. Но он поднимает голову, и, видя эти огромные глаза и отразившееся в них удивление вперемешку с радостью, я понимаю – ошибки быть не может. Я прилипаю к стеклу, пытаясь рассмотреть ещё лучше, я ведь так скучал, а он бежит вслед за вагоном, постепенно замедляющим движение и, в конце концов, совсем останавливающимся…
И открываются двери.
-
-
30.11.2009 в 13:04-
-
30.11.2009 в 13:54мне нравится эпиграф...
и я люблю эту историю) ты чудо!
-
-
30.11.2009 в 14:45я распечатаааааааааааааю
-
-
30.11.2009 в 15:12Чуть позже напишу более осмысленнй комментарий.
-
-
30.11.2009 в 17:30*целует автору руки*
оно так прекрасно, что меня аж разлогинило с дайрей хДД